Толстая, С.М. Из воспоминаний о Владимире Николаевиче Топорове. В книге: Как это было… Воспоминания сотрудников Института славяноведения. М.: Институт славяноведения РАН, 2007, с. 208-209

 

 

«Невиданная для того времени научная свобода и независимость представителей московско-тартуского круга (лингвистов – У.М.), естественно, воспринималась официальной научной средой как вольнодумство, граничащее с инакомыслием м политическим диссидентством. Такое отношение к «структуралистам» отчасти ощущалось даже в Институте славяноведения, где вообще атмосфера, сравнительно с другими научными учреждениями, была более «вегетарианской» (И.И.Ревзин в своих воспоминаниях, сравнивая Институт славяноведения с Институтом иностранных языков, говорит о первом: «этот сказочный институт»). Особенно обострилась обстановка после вторжения советских танков в Чехословакию в 1968 году и начавшихся репрессий в отношении тех, кто выразил открытый протест, и тех, кто посмел выступить в защиту репрессированных. Среди так называемых подписантов было немало и московских «структуралистов» и «семиотиков», в их числе и Вяч. Вс. Иванов, В.Н.Топоров, Т.М.Николаева, Д.М.Сегал и др. Институт славяноведения и в этом случае отличался от других академических институтов, беспощадно изгнавших нераскаявшихся «подписантов» (в том числе М.В.Панова, Ю.Д.Апресяна, И.А.Мельчука и др.) сравнительно мягкой реакцией: виновных (каждого в отдельности) приглашали на заседание партбюро, где им предлагали покаяться. О том, как «покаялся» В.Н.Топоров, ходили легенды – будто бы он, когда ему предоставили слово, это слово взял и в течение получаса его держал: твердым голосом, называя вещи своими именами, он изложил членам партбюро не только свой взгляд на чехословацкие события и последовавшее за ними гонение на интеллигенцию, но и вообще свое мнение о советском режиме. Все это было выслушано в полном молчании, после чего Владимиру Николаевичу сказали только: «Ну, что ж, спасибо Вам за откровенность». Никто не был уволен из Института; «поражение в правах» касалось только защиты диссертаций, поскольку для этого требовалась характеристика о «политической выдержанности», но этот запрет был всеобщим, и институтское начальство при всей своей либеральности не могло его обойти».

 

  Семейные документы