Первые друзья в альпинизме и работа в бригаде методов страховки (1939 г.)

После описания Памирской экспедиции 1937 года я хочу написать о тех друзьях и знакомых среди альпинистов, которые сыграли большую роль в моей жизни, кроме тех первых моих спутников о которых я уже много писала, то есть кроме Жоры Прокудаева и Володи Науменко. Пожалуй впервые я познакомилась с настоящими альпинистами еще в 1934 году после зимнего похода лыжников МЭИ в Алибек. Технический руководитель нашего похода, Алексей Малеинов был к тому времени уже настоящим альпинистом, совершившим замечательное восхождение на Коштан-Тау в двойке с В.Соловьевым. После нашего зимнего похода Леша Малеинов как-то пригласил меня поехать вместе с ним и его невестой Анечкой в Парамоново. В то время подъемников еще не существовало. Многие альпинисты для поддержания должной формы выезжали в места, где много хороших горных склонов и где можно снять на выходные дни избу для ночевки и отдыха. Таким местом был тогда район станции Турист по Савеловской железной дороге и ближайшая деревня Муханки, а также уже более далекая от станции деревня Парамоново. Поехали с вечера и от станции до Парамоново шли на лыжах в полной темноте. Я со своими примитивными креплениями шла по ровной дороге легко, а вот Ане с настоящими горными креплениями было тяжеловато и в конце пути она сняла лыжи и тащила их на себе. Ввалились в избу совсем поздно и застали в большой пустой комнате довольно живописную картину. Прямо на полу в спальных мешках лежало человек шесть. Лешу с Аней все знали, а меня Леша представил, как участницу зимнего лыжного похода и сказал, что не сомневается в том, что в самом ближайшем будущем буду альпинисткой. Немного перегруппировались и освободили место для нас троих, после чего продолжили прерванное нашим появлением занятие. А состояло это занятие в том, что лежащие по очереди читали стихи и требовали определить что именно было прочитано. Из всех присутствующих я не была знакома ни с одним, однако узнала Соломона Слуцкина, которого видела на собрании секции альпинистов. После лыжного похода мы с Жорой Прокудаевым стали посещать эти заседания и Слуцкина я там видела. А из стихов услышанных в тот вечер запомнила Апухтина: "Ах васильки, васильки, сколько их было в том поле, помнишь у самой реки мы их собирали для Оли". Впрочем, время было уже позднее и вскоре свет был потушен и все заснули. Утром выползли на знаменитую Парамоновскую горку, с которой начинали спуск все лыжники. Мне похвастаться было нечем и я тихонечко сползла "плугом" на более низкие горизонты и смотрела как спускаются с гор настоящие горнолыжники, отмечая тех с кем накануне познакомилась в избе. Сейчас я могу кроме Слуцкина вспомнить только Володю Кизеля, Тимашева, которого все называли "Птенчиком", и Клашу Демидову. Клашу я тогда запомнила очень хорошо, так как увидела ее днем, несущейся по узкой лыжне среди деревьев, где уже никакие повороты были невозможны, с развевающимися волосами и горящими глазами. Была она удивительно хороша и я про себя окрестила ее Валькирией. Мы в тот день опять втроем возвращались в Москву рано: Анечке надо было вечером куда-то идти и она торопилась вернуться пораньше, а я умудрилась сломать нос лыжи и с трудом дотащилась до станции. Леша разочаровал меня, рассказав, что Клаша даже не альпинистка, а жена альпиниста Леши Демидова, большого друга знаменитого Виталия Абалакова. А вот В. Кизель это настоящий альпинист, в прошлом году совершил несколько восхождений и на Андырчи и на пик Щуровского и на Чегет-Тау Чану. С тех пор я считала, что знаю В. Кизеля и следила, так и не знакомясь с ним, за его альпинистской судьбой. Когда летом 1934 года мы с Жорой Прокудаевым и Тауби поднялись на Белала-Каи и я совершила свое первое восхождение и стала наконец альпинисткой, В. Кизель с Б. Алейниковым совершили замечательное восхождение по северной стене на Манисон-Хох в Цейском районе. А в 1935 году Кизель и Алейников совершили 1-ое советское восхождение на Северную вершину Ушбы. В 1-ой части главы "Альпинизм" я писала о том, что летом 1935 года я совершила довольно много восхождений в разных районах Кавказа и работала инструктором в лагере МЭИ. После этого года я уже стала настоящей альпинисткой и я действительно за один летний сезон приобрела много опыта и знала на что я способна и в чем мои слабые места. Я поняла, что инструкторская работа не для меня. Не может инструктор тащиться в конце группы, пыхтя и задыхаясь на элементарном подъеме по дороге к учебным занятиям. Но одновременно я знала, что на восхождениях, где начинаются настоящие трудности, я никогда не буду отстающей. Знали это и мои товарищи, с которыми мы решили ходить вместе: Жора Прокудаев и Володя Науменко. После сезона 1935 года меня привлекли к общественной работе в горной секции (или в комитете альпинизма) при ОПТЭ (общества пролетарского туризма и экскурсий). Я была секретарем комиссии по расследованию несчастных случаев в горах. Там я познакомилась со многими альпинистами, а также с организаторами альпинизма. Хорошо узнала А. Поясова, С. Ходакевича, Иосифа Гринфельда, В.Нефедова, О.Аристова. Узнала я тогда и многих альпинистов, но отношения со всеми ними были только официальными, а дружба была только с Прокудаевым и Науменко. По моему именно зимой 1935-36 гг. трем женщинам-альпинисткам были вручены значки альпинист СССР II -ой степени с фигурой альпиниста с ледорубом на снежно-ледяном склоне. Такие значки получили тогда В. Чередова, Е.Казакова и я, но знакомы мы тогда еще не были, хотя и слышали друг о друге.

Все изменилось после приезда моего брата Олега и его друга Альфреда Регеля из Ленинграда. Оба приехали тогда в Москву "насовсем". Как и когда они подружились в Ленинграде, я вспомнить не могу. Несколько последних лет Альфред жил в Германии, работал там по договору и серьезно занимался альпинизмом. После прихода к власти Гитлера в 1933 году, Альфред либо был выслан Германскими властями, либо отозван СССР. Так или иначе он окончательно вернулся в СССР. Их приезд в Москву я описывала в главе 5 первой части моих воспоминаний, повторяться не буду. И Олег, и Фред собирались сделать альпинизм чуть ли не своей основной профессией и для начала закончили курсы инструкторов при военной школе альпинизма ЦДКА. Тогда в 1935/36 гг. благодаря Альфреду и Олегу я познакомилась и подружилась с известными альпинистами, которые работали инструкторами в лагере ЦДКА в 1936 году: братьями Абалаковыми, М. Дадиомовым и Е. Казаковой. Как-то сразу и очень крепко я подружилась с Е. Казаковой. В среде альпинистов, а также и дома, ее звали Нелли, так на всю жизнь она и стала для меня Нелли Казаковой, так я и буду называть ее в дальнейшем. Нелли стала моим другом на всю жизнь. Мы подружились прежде, чем у нас возникли общие альпинистские интересы.

Возможно дружба наша началась с того, что мы выяснили, что когда-то я училась первый семестр в МЭИ на факультете связи вместе с Левой Лукомским, младшим братом Неллиного мужа Сергея Меировича Лукомского. А может быть просто она мне сразу очень понравилась. Так или иначе, но совершенно независимо от альпинизма, мы сразу стали дружить домами. В то время семья Нелли, состоящая из Нелли, Сережи, двух маленьких детей и полноправного члена семьи няни, жила на Яузском бульваре. Родители Нелли вступили в жилищный кооператив, строящий дома в поселке Сокол, который сравнительно недавно стал частью Москвы. Был этот поселок в те времена далекой окраиной Москвы. Когда я познакомилась с Нелли, ее родители уже переехали в свой дом в поселке Сокол и в самом ближайшем будущем туда же должно было перебраться и семейство Нелли. До переезда Нелли часто бывала у нас в Лефортово, знала всю мою семью и все мое окружение включая Лебедевых и Займовских. Из того времени, когда Неллина семья жила еще на Яузском бульваре, мне вспоминается как оригинально Нелли праздновала свой день рождения. Всем приглашенным были заранее куплены билеты на оперу Верди "Травиата". Был воскресный день и опера шла днем. После окончания спектакля все приглашенные (а были это по-моему Сережина сестра с мужем, Неллины родители, Миша Дадиомов, старая подруга Нелли (и кажется Виталий) вместе приехали на Яузский бульвар и был там обед, чай и ни капли спиртного. Разошлись довольно рано, еще засветло. Тогда я сразу познакомилась со всей семьей Нелли и с ее родственниками.

Вскоре состоялся переезд на Сокол. Метро в те годы еще не было, добираться до Сокола приходилось с пересадкой на двух троллейбусах, времени на поездку в одну сторону уходило не меньше 2-х с половиной часов. Естественно, я не торопилась познакомиться с Неллиным новым домом, и все время откладывала это знакомство "на потом". Помню, что Нелли настояла таки, чтобы я приехала обязательно до летнего альпинистского сезона. Она утверждала, что дом в Соколе необходимо посмотреть в мае, и обещала мне, что я об этом не пожалею. Что и говорить, Нелли была права. После длинной утомительной дороги, мне показалось, что я попала в рай. Я была поражена и очарована. Утопающий в зелени поселок казался сказочным островом. Двухэтажный деревянный дом и большой, удивительно красивый сад. Чего только там не было. Перед самым домом море цветов, причем что-нибудь обязательно цвело с самой ранней весны до поздней осени. Сначала нарциссы и тюльпаны, позднее ирисы, настурции, флоксы, гладиолусы, астры, георгины. Около самого дома кусты жасмина и сирени. От дома в глубину сада были проложены две замощенные дорожки. Одна, идущая от ворот с улицы мимо входа в дом, проходила через главный цветник. Рядом с ней был установлен большой деревянный стол с двумя простыми деревянными скамейками по обе его стороны. Эта дорожка упиралась в беседку, стоящую в тени огромных деревьев: лип, ясеня, толстенной березы, рябины. Деревья были такие большие, что создавалось впечатление, что ты находишься в гуще леса.

Другая дорожка была проложена параллельно первой, но шла от другой стороны дома, где тоже был выход в сад. Вначале с обеих ее сторон огромные кусты сирени, а дальше были посажены кусты крыжовника, смородины и малины. В этой стороне сада вековые старые деревья росли только в самой глубине сада, а на сравнительно открытом солнцу пространстве были посажены несколько яблонь. Было там дерево грушовки, дерево антоновки и еще дерево мичуринской антоновки. Забегая вперед могу сказать, что деревья эти были посажены довольно далеко друг от друга, а потому выросли очень быстро и оказались удивительно продуктивными. Плодоносили они каждый год. Первые годы яблоки можно было собирать прямо с земли, а впоследствии без помощи больших лестниц справляться с урожаем было уже невозможно. Всем этим великолепием и этим нешуточным хозяйством единолично управляла мать Нелли. Была она преподавательницей английского языка высочайшей квалификации. На меня она произвела впечатление дамы строгой, даже пожалуй суровой, и правила она не только садом, но и всем домом железной рукой. Однако Неллиному семейству была предоставлена полная автономия. Вначале вся семья жила в Ленинграде и переехала в Москву, когда Нелли было 13 лет. В детстве Нелли была членом отряда "скаутов". Это была организация, вырабатывающая в членах отряда независимость, навыки самостоятельности, знакомила с жизнью на природе в суровых условиях, умение все делать самостоятельно и отвечать за свои поступки. Все это, вместе с присущей от рождения независимостью, сформировало Неллин характер: сильный, инициативный, независимый. Я помню, что Нелли согласилась переехать в родительский дом только при условии совершенно отдельной от родителей жизни. Отец Нелли, тихий, спокойный, благожелательный, показался мне полной противоположностью своей жене. Казалось сначала, что он полностью подчиняется диктату жены, но это было только первое впечатление. На самом деле жил он своей, совершенно независимой жизнью, и много времени проводил за занятиями в своем кабинете. Он был инженером технологом, хорошим специалистом, пользующимся большим уважением сослуживцев. По моим наблюдениям с Нелли у него были очень хорошие, даже близкие отношения, основанные на взаимной любви и уважении. Алексей Маркович был сравнительно небольшого роста светловолосый и, казалось мне, обладал типично русской внешностью. Я узнала, что Нелли по национальности еврейка, причем со стороны обоих родителей, только значительно позднее, когда была развернута в стране компания против "низкопоклонства" перед западом, а также открытого антисемитизма. Тогда, я помню, обсуждался вопрос какую фамилию носить детям, которые к тому времени уже подросли. Было решено, что старшая, Инночка, будет по отцу Лукомской, а младший Миша, по матери Казаковым. Вряд ли это имело большое значение, но возможно и помогло Мише стать специалистом по запуску искусственных спутников, работать вместе с Пталомеем и участвовать чуть ли не во всех запусках, производимых с космодрома Байконур. Когда семья Нелли перебралась на Сокол, ей был предоставлен второй этаж дома, а внизу на первом этаже жили родители и еще нянечка, которая являлась настоящим членом семьи.

Я позволила себе написать немного о семье Нелли, чтобы показать, что дружба наша зародилась совсем не на почве альпинизма, хотя обе мы были альпинистками, и с 1938 года решили ходить вместе, но случилось это далеко не сразу. Нелли начала заниматься горным туризмом с 1924 года в Крыму, на Кавказе и на Алтае. С 1932 года она стала уже настоящей альпинисткой. В Безенгийском ущелье она прошла через серьезные горные перевалы. Существует рассказ, передаваемый от поколения к поколению альпинистов, о том как Делоне (Делоне известный математик, увлекавшийся горным туризмом еще до начала 30-х годов, то есть до времени, когда советские альпинисты начали подниматься на труднейшие вершины Кавказа, Памира и Тянь-Шаня. Как правило на большинство вершин в этих горных районах уже были совершены восхождения известными иностранными альпинистами в конце XIX и в начале ХХ века.) встретил на каком-то серьезном перевале (кажется на Дыхни-Ауше) маленькую девушку, которая с серьезным видом попросила показать ей где находится вершина "Западная Мижерги". "А Вам собственно зачем?" - "Как зачем? Чтобы подняться на нее". В 1932 году обошлось без вершин, а вот уже на следующий год Нелли вместе со своей подругой (альпинисткой впоследствии не ставшей), а также с Виталием Абалаковым и Мишей Дадиомовым, совершили не более, не менее, как траверс восточной вершины Белухи и восхождение на пик Иик-Ту на Алтае. Нелли была на 5 лет старше меня и обладала качеством, мне совершенно не свойственным. Она была инициатором, организатором, лидером. Ей недостаточно было участвовать в восхождении, ей нужно было организовать его. С Виталием и с Женей Абалаковыми это было невозможно, и их пути в альпинизме разошлись. В 1934 году Нелли работала инструктором в школе ЦДКА. Дети были еще очень маленькими и для того чтобы иметь возможность работать в горах и ходить на восхождения, Нелли взяла детей вместе с нянечкой. Она сняла для них помещение в Тегенекли. В 1936 году так же была организована ее работа в школе инструкторов ВЦСПС. В 1937 году, когда я вместе с моими спутниками Жорой Прокудаевым и Володей Науменко, была в Памирской экспедиции, Нелли, работая в школе инструкторов ВЦСПС, вдвоем с Альфредом Регелем впервые совершили траверс обеих вершин Ушбы. Насколько я помню в это же время совершали траверс обеих вершин Ушбы и шли им навстречу Женя Абалаков и Женя Васильев. В 1935-37 гг. было почему-то модно ходить двойками и к 1937 году много хороших восхождений было совершенно именно двойками. Запомнились мне такие двойки: Малеинов-Соловей, Кизель - Алейников, Чекмарев - Скорняков и ленинградцы: Сасоров-Федоров и Зеликсон-Калинкин.

В конце сезона 1937 года Нелли возглавляла небольшую экспедицию на Памир в районе Фанских гор с целью альпинистского освоения этого малоизученного в то время района. В Неллиной группе тогда принимали участие в основном не альпинисты, а ученые, являющиеся одновременно горными туристами, в частности, если не ошибаюсь, был среди них Э. Левин, автор сборника великолепных карт горных районов Кавказа. Однако я точно знаю, что был среди группы и сильный альпинист Альфред Регель. Это позволило Нелли вдвоем с Альфредом совершить в Фанских горах 4 первовосхождения, в том числе и довольно сложных: пик Красных Зорь и Чимторга по стене. Постепенно, начиная с 1936 года уже через Нелли я хорошо познакомилась и даже подружилась с обоими братьями Абалаковыми и с Мишей Дадиомовым. В эти годы жена Виталия, Валя Чередова, в связи с рождением детей в горы временно не ходила. Где она тогда жила, я не помню. Помню, что я сама по-настоящему подружилась с обоими братьями Абалаковыми и с Мишей Дадиомовым начиная с осени 1936 года. Тогда на Тянь-Шане при спуске с почти семитысячника Хан-Тенгри (6995 м.) потерпела тяжелую аварию группа альпинистов, возглавляемая братьями Абалаковыми. В продолжительную снежную бурю поморозились и ослабели некоторые участники. Спасая их сильно поморозился Виталий. Также сильно обморозился и Миша Дадиомов, а шедший с ними швейцарец Ленц Саладин даже погиб после сильнейшего обморожения. Виталию и Мише должны были ампутировать много пальцев на руках и ногах. В одной палате с ними лежал и знаменитый грузинский альпинист и обаятельный чудесный человек Алеша Джапаридзе после попытки восхождения на пик Корженевской на Памире. Мы с Нелли и вместе и порознь часто навещали в больнице обмороженных. С тех пор и возникла близкая дружба с братьями Абалаковыми и Мишей Дадиомовым. Тогда же я познакомилась и с Леней Гутманом. Он и Женя Абалаков были единственными из победителей Хан-Тенгри, которые избежали тяжелых последствий несмотря на то, что Леня Гутман, сорвавшись на спуске, пролетел чуть ли не 200 м. Помню, что часто бывала в больнице экзальтированная молодая женщина, некая Ася Козакова, которая впоследствии стала женой Жени Абалакова. После выписки из больницы некоторое время Миша Дадиомов и Виталий жили в комнате на Неглинной. В этой комнате часто собирались ближайшие друзья Виталия и Миши, сначала чтобы помочь им привыкнуть к новой жизни почти без пальцев на руках, а потом просто так в очень удобном месте для встреч, в самом центре Москвы. Мне кажется, что у Виталия с Валей тогда не было еще квартиры ни в Москве, ни под Москвой. Какое-то время Виталий жил у Демидовых. Благодаря этому мы с Нелли познакомились и с Клашей Демидовой, той самой, которая еще зимой 1934 г. произвела на меня неизгладимое впечатление. Я и сейчас не могу забыть эту картину: красавицу, бесстрашно несущуюся по крутой Парамоновской просеке с развевающимися волосами и горящими глазами. Теперь я снова увидела ее на воскресных подмосковных прогулках с ночевками в палатках и долгими песнями у костра. Только один или два раза с нами ездила и Валя Чередова.

А потом была страшная для нашей семьи зима 1937/38 года, когда был арестован мой брат Олег (4-го ноября 1937 года). Позднее, в начале лета 1938 года, арестовали и моего отца. После ареста Олега началось тревожное время среди альпинистов. Один за другим пропадали альпинисты, еще летом 1937 года совершавшие блистательные восхождения на Кавказе и на Памире. Впрочем, в числе арестованных были и заслуженные опытные организаторы, и совсем молодые инструктора, вроде Олега. Я не перестаю удивляться: как удалось избежать этой участи Нелли, да пожалуй и мне, хотя мое имя в деле Олега упоминалось значительно реже, да и то только как сестры Олега. А вот имя Нелли Казаковой попадалось на страницах этого абсурдного дела почти так же часто, как имя Виталия Абалакова. Дело Олега мне удалось прочесть много-много лет спустя, наверное в 1990 году. Тогда на Кузнецком мосту родственникам погибших разрешили знакомиться с их делами. Я уже писала где-то, что время было удивительное: с одной стороны никто не был уверен в том, что любой ночью не придут и за ним, а с другой стороны секция альпинизма работала нормально, просто перестали упоминать имена исчезнувших, как будто их и не существовало. Выжившие продолжали готовиться к очередному летнему (или зимнему) альпинистскому сезону. Должна сознаться, что до ареста отца я не была исключением. Я продолжала работать в комиссии по расследованию несчастных случаев. Я вместе с Жорой Прокудаевым собиралась совершить в любимом моем Безенгийском районе труднейший траверс массива Дых-Тау - Кошитан-Тау, искали только подходящих компаньонов. В начале 1938 года арестовали Виталия Абалакова и Мишу Дадиомова. Прекратились наши встречи в их комнате на Неглинной, но не прекратились мечты и даже подготовка летних восхождений. Помню, что Нелли как-то предложила: а не сходить ли нам вдвоем на восхождение, конечно не длительный траверс, а на хорошую вершину, например на Айламу? Правда, был это единственный такой разговор, но я успела высказать свое негативное мнение против чисто женских восхождений. Сказала, что очень хорошо понимаю разницу между мужским и женским организмами и считаю, что лучше ходить в группах смешанного состава, и лучше, чтобы женщины составляли в этих группах меньшинство. Я была также противницей хождения в двойках, а уж особенно женских. Тем не менее мне очень хотелось ходить в дальнейшем на восхождения вместе с Нелли.

Скоро Нелли увлеклась другой идеей: организовать бригаду по изучению страховки. "Необходимо проверить допустимость различных методов страховки и выяснить возможность применяемого альпинистами снаряжения: веревок, репшнуров, крючьев (скальных и ледовых), кошек, а также главных помощников альпинистов - ледорубов. В главе 5-ой I -ой части своих воспоминаний я писала, что после ареста отца мы с мамой ждали и своего ареста и решили, что этим летом мне вообще уезжать в горы нельзя. Итак альпинистского лета 1938 года у меня не было. Сейчас когда я пишу об этом пропущенном для альпинизма лете, я вспомнила, что именно после лета 1938 года Нелли познакомила меня с Василием Павловичем Сасоровым. Насколько я помню Нелли была знакома с Сасоровым еще с 1934 года, когда они оба участвовали в работах по систематизации карт хребтов Тянь-Шаня. Тогда же Нелли познакомилась с И. Е. Таммом, дружбу с которым она сохранила до самой смерти Игоря Евгеньевича. Но я отвлеклась, я собиралась написать о В. Сасорове, с которым вместе не ходила ни в довоенные, ни в послевоенные годы и, тем не менее, дружила.

До 1938 года я знала, что есть такой ленинградский альпинист, который вместе с Федоровым и другими ленинградцами успел к этому времени совершить много хороших восхождений. С 1938 года Сасоров стал москвичом.

История превращения Васи в москвича весьма интересна. Я бы не смогла вспомнить ее, если бы в 2003 году не повстречалась с его сыном Павлом Васильевичем (Пашей), который мне ее напомнил, а многое о Васе я узнала от Паши впервые. В.П. Сасоров родился в 1908 году. В 1930 году окончил Ленинградский Политехнический институт по специальности электровакуумных и светотехнических приборов. Первый раз был в горах в 1928 году во время учебной практики на Памире. В 1930 году вместе с друзьями поехал на Кавказ. Предпринятая ими тогда неудачная попытка восхождения на Дых-Тау закончилась гибелью одного из участников, который был похоронен в Миссес-Коше. В 1931 году в Ленинграде была организована секция альпинизма, в которой Сасоров активно участвовал. В 1931 году он возглавлял турпоход студентов Политеха в Безенгийском районе и прошел с ними через перевал Цаннер в Сванетию. Три лета подряд он работал в экспедиции ВНИР по систематизации карт хребтов Тянь-Шаня. В этих экспедициях, а может быть только в одной из них, он познакомился с И.Е. Таммом, а также с Нелли Казаковой.

В 1935 году Сасоров был начальником учебной части альпинистского лагеря Политеха Ленинграда и совершил в двойке с Федоровым восхождения на Айламу и на Коштан-Тау. В 1936 году группа ленинградцев в составе Белецкого, Сасорова и Федорова работала инструкторами в лагере, но из-за погодных условий восхождения в этом районе были запрещены и лето осталось без восхождений. В 1937 году Сасоров работал начальником учебной части альплагеря Политехнического ленинградского института в Домбае и совершил первовосхождение (а может быть первопрохождение) на Домбай - Ульгин. В это же лето с группой ленинградцев (Соболев, Рубинштейн) он поднимался на Джайлык а потом на Ушбу. Вернувшись после лета 1937-го года домой он узнал, что за ним приходили из НКВД, но его естественно, не застали. Еще в 1934 году брат Сасорова, как троцкист, был сослан в Новосибирск. Учитывая это, а также бурно поднимающуюся в стране волну арестов, Вася решил не искушать судьбу и бросив все, без вещей тут же уехал в Москву. В Москве ему удалось устроиться работать на Электроламповый завод по своей специальности и, таким образом, Вася получил возможность спокойно жить более десяти лет, а скорее всего, он тогда избежал ареста, а очень может быть и смерти. Вот почему в Москве в 1937 году появился новый сильный альпинист. В 1938 году Сасоров работал в Домбае начальником учебной части, после чего перебрался в район Безенги, где предполагал совершить траверс Безенгийской стены, однако успел подняться только на главную вершину Шхары и вынужден был спуститься на поиски группы Белецкого, которая не вернулась с траверса Безенгийской стены в назначенный срок. В этот сезон Васе Сасорову удалось подняться на Западную Мижирги с запада.

Только в 1940 году Вася осуществил свою мечту и выполнил вместе с большой группой ленинградских альпинистов траверс всей Безенгийской стены. На горных тропах мы с Васей никогда не встречались, а вот в Москве в 1938 и 1939 годах мы встречались довольно часто и, пожалуй, наши отношения (и Нелли и мои) с ним можно было назвать настоящей дружбой. Встречались мы чаще всего, как ни странно, именно у Васи. Летом 1938 года на Кавказе Вася познакомился с чудесной девушкой Надей и женился на ней. Надя была москвичкой. По моим воспоминаниям они с Васей жили где-то недалеко от Ленинградского проспекта и мы с Нелли бывали у них довольно часто. В 1939 году у них родилась дочка и это событие мы тоже отмечали у них. Лето 1941 года Вася начал на Кавказе в Баксане на военных альпинистских сборах. С началом войны сборы прекратили свое существование (кажется, были просто разогнаны) и Вася с трудом добирался до Москвы. О том где находилась Васина семья и сам Вася во время войны я ничего не знала, так как сама в это время жила в ссылке на Урале. Знала только, что Вася вернулся в горы в 1947 году (в 1947 году был на Юго-Западном Памире, а в 1948 году в составе команды Абалакова вторично совершил траверс Безенгийской стены).

В 1947 году у Васи и Нади родился сын Паша. Последний раз Вася был в горах как спортивный альпинист в 1948 году, потому что в 1949 году он был арестован. Дальнейшие подробности о Васином аресте, о его возможных причинах и о том как сложилась Васина жизнь после ареста я узнала от Алексея Ивановича Чеснокова. В начале 1950-х годов Вася находился в этой самой шарашке, о которой я упоминала в главе 4 второй части своих воспоминаний в "Израильской вставке № 4". Там я писала об Алексее Ивановиче Чеснокове и о написанной им книге "Неизвестный Шандор Ладо". В этой книге много места отведено описанию и пребыванию Чеснокова в подмосковной "шараге", которую Чесноков назвал "Райским островом Архипелага Гулаг". Оказывается в начале 50-х годов в этом же "райском острове" был и Вася Сасоров. На мои вопросы о возможных причинах ареста Васи в 1949 году Алексей Иванович рассказал, что вскоре после окончания войны Вася года два прожил в Германии, где у них с Надей и родился в 1947 году сын Паша. В Германию Вася был послан в командировку для вывоза оборудования нужного для восстановления заводов СССР, пострадавших во время войны. (Кстати в такую же командировку и приблизительно в те же годы ездил и мой муж (Ефим Самойлович Ратнер), но только пробыл он в Германии всего несколько месяцев). В Германии Вася виделся с альпинистами, которых знал еще в довоенные годы по встречам в горах Кавказа. Через несколько лет многие люди, побывавшие в Германии в таких командировках, были арестованы. Если к этому добавить Васин характер и несдержанность его "острого языка", то все это могло оказаться вполне достаточным основанием для обвинения его в шпионаже и, как следствие его ареста. В "шарагу" Вася попал приблизительно в 1953 году, но пробыл там всего года два с половиной. Несмотря на то, что "Райский остров" спас здоровье, а может быть и жизнь, многим его обитателям, Сасоров через 2,5 года был из него изгнан по собственной глупости. Вася был очень толковым, ценным специалистом и вполне справлялся с поручаемыми ему работами в "шараге", однако с собственным задиристым характером справиться ему даже там не удалось. Вася работал в химической лаборатории и решил произвести анализ масла, которым кормили обитателей "шараги" и доказать (кому?), что продукт который в "шараге" давали под видом масла, на самом деле не масло, а дрянь. Васина инициатива быстро дошла до сведения администрации, которая так же быстро решила, что подобные инициативы ей совсем не нужны. В результате Вася был изгнан из "шараги" и Алексей Иванович провожал его, когда Вася отбывал из "райского острова" в неизвестном направлении. Только в 1956 году в эпоху хрущевской оттепели Алексей Иванович узнал, что попал Вася в лагерь где-то за Байкалом и находился там в очень тяжелых условиях, настолько тяжелых, что первое время после освобождения шатался и почти не мог ходить.

Долгие годы после освобождения вплоть до отъезда А. И. Чеснокова и его жены Этель к детям в Израиль, продолжалась крепкая дружба семей Сасорова и Чеснокова. Однако пора вернуться к альпинизму. После освобождения Вася Сасоров как только позволило здоровье, снова в горах, но уже не как спортивный альпинист, а как человек, влюбленный в горы и использующий любую возможность, чтобы быть летом в горах. Летом 1957 года, если я не ошибаюсь, Вася ездил на Юго-Западный Памир вместе с Нелли Казаковой и Игорем Евгеньевичем Таммом. Восхождений у них в тот год не было, но приключений при обследовании таинственных пещер было достаточно. То лето я проводила с детьми на даче под Москвой так как осенью 1956 г. у меня родилась дочь Наташа и когда Нелли возвращалась из Средней Азии, я была уже в Москве. Как сейчас помню, как мне позвонил Неллин муж Сережа Лукомский и зачитал текст телеграммы, полученной от Нелли. А телеграмма была интересная. Она гласила: "Беременна днями встречай обязательно 6-го сентября. Нелли". Нахохотавшись вволю я предложила такой перевод: "Обременена дынями, встречай обязательно..." С таким переводом охотно согласился и Сережа. Я угадала: именно такую телеграмму отправляла Нелли, "беременная днями", из Средней Азии.

Потом лет 5 или 6 Вася ездил летом в альплагерь начальником учебной части, но сам на восхождения не ходил. И наконец долгие годы, начиная с 1964 года и чуть ли не до 1990 года, Вася каждое лето ездил на базу дома ученых "Архыз" на Кавказе и был там бессменным организатором всех походов и восхождений, проводимых для посетителей базы дома ученых. Я не помню как называлась его должность, но в 1962 году наша семейная группа в составе Нелли и ее мужа и меня с моим мужем, чудесно путешествовали летом по разным горным районам Кавказа. Тогда все мы впервые посетили Архыз и несколько дней бродили в этом районе. Благодаря Васе мы получили разрешение установить наши палатки на территории базы и питаться в столовой базы в промежутках между нашими походами в ущелье горы "Софья" и другими выходами. Но это было уже в период, когда Нелли тоже перешла от занятий альпинизмом к туристическим походам. Тогда выяснилось, что Вася давно и хорошо знаком с моим мужем Е. С. Ратнером, специалистом по светотехническим приборам, имевшим постоянные контакты с Электроламповым заводом, на котором продолжал работать Вася. Последний раз я видела Васю и даже гуляла с ним в районе Баксана кажется в 1991 году. Там проводился слет ветеранов альпинизма, посвященный 60-летию советского альпинизма. Моей дорогой Нелли не было уже в живых, появилось много ветеранов значительно моложе меня, но каким-то образом туда пригласили и меня, может быть благодаря Вере Васильевне Шер, постоянной участнице наших байдарочных и горных туристических походов, бывшей в то время общественным директором музея альпинизма в Москве. В тот раз я с удовольствием сходила с группой более молодых ветеранов на перевал Донгуз-Орун и с удовольствием обнаружила, что в мои годы еще могу подниматься на равных вместе с более молодыми.

В нашей группе был молодой врач, задачей которого было наблюдать за ветеранами и постараться, чтобы никто из них на подъеме на перевал не "загнулся". Приблизительно на середине пути к перевалу он решил проверить у всех участников пульс, а у самых "старших" также давление. У меня пульс оказался около 140, а давление 220/100. Врач испугался, и несмотря на то, что чувствовала я себя прекрасно, не разрешил мне продолжать подъем. Напрасно убеждала его в том, что для меня это совершенно нормально и я ручаюсь, что со мной ничего не случится. Уговорить не удалось и тогда вспомнив начало своей альпинистской карьеры я решилась на хитрость. Была в нашей группе знаменитая альпинистка "снежный барс", а точнее "барсиха", побывавшая на всех семитысячниках СССР, и совсем недавно вошедшая в отряд ветеранов альпинизма (одна из четырех женщин "снежных барсов", существовавших в России в то время) Галина Рожальская. Мне она понравилась. Я подсела к ней и попросила помочь незаметно пойти вместе с группой. В группе было человек 18-20, и конечно врач не мог запомнить всех. У Галины была заметная голубая шапочка, а у меня еще более заметная красная. Штурмовки у всех одинаковые, выданные специально для подъема на перевал. Свою красную шапочку я упрятала в рюкзак, Галя повязала на голову шарфик (погода была отличная) и мы пошли рядом в середине группы. На месте перевала осталось человека четыре, решивших выше не подниматься, и доктор не проверял, кто именно остался. Так, стараясь не попадаться на глаза врачу, мы благополучно дошли до перевала, а там я вернула Галине ее шапочку. Ну а вниз, я всегда ходила очень хорошо и при спуске присоединилась к четверке мужчин, которые сыпали вниз огромными прыжками, не придерживаясь проложенной нами тропы. Спустившись с верхнего крутого взлета, мы уселись дожидаться остальных и минут через 20 присоединились к спустившейся группе. Тут ко мне подошел врач и спросил как я себя чувствую. Я заверила его, что отменно, объяснила, что на подъеме у меня всегда так поднимается давление и что я позволила себе пойти на обман, только потому, что не может же он знать особенности всех участников, а уж я то себя хорошо знаю. Врач не стал поднимать скандал, ведь он действительно убедился по нашему стремительному спуску в моем отличном самочувствии. А на следующий день до обеда никаких общественных мероприятий не намечалось, все были свободны и небольшой группой мы пошли вверх в горы, просто гулять. Насколько я помню, пошли Володя Кизель, Вася Сасоров, Надя Некрасова, кажется, Вера Шер и я. Шли потихоньку, любуясь горами и мирно разговаривая об альпинизме и вспоминая многих ушедших уже к тому времени из жизни друзей и близких. Еще воспоминание о Васе. Во время одной подмосковной лыжной прогулки где-то в районе Открытого шоссе (это зеленый массив в конце трамвайных путей, идущих от Преображенской площади) я встретила Васю с сыном Пашей. На какой-то широкой просеке, идущей под высоковольтной линией передач. Было это, по моему, приблизительно в 1994 году. Паша был совсем уже взрослым и сопровождал 86 летнего отца наверное из опасения отпускать его одного, но я обратила внимание на то что Вася шел таким же темпом, что и Паша и двигался легко и уверенно. В те годы я половину года проводила в Москве, а половину в Израиле, причем в Москве старалась бывать зимой, чтобы иметь возможность ходить на лыжах. Тогда при встрече мы перекинулись несколькими фразами и разошлись, обещая скоро встретиться как следует. Я даже забегала как-то к ним домой, но не "как следует", а ненадолго, торопясь поспеть к началу обеденного перерыва на моей прежней работе, благо мой родной Тяжпромэлектропроект находился в пяти минутах ходьбы от квартиры Сасоровых. А потом, по моему в 2000 или 2001 году во время моего пребывания в Москве, В. А. Кизель предложил сходить вместе к Васе Сасорову, который очень серьезно болен. Я конечно сразу согласилась, однако визит наш не состоялся. К тому времени Вася был уже в очень тяжелом состоянии и не всегда даже узнавал окружающих. Вася болел довольно долго. Он умер в 2001 году. Удивительно то, что Надя, которая ухаживала за ним на первых этапах его болезни, начавшейся после операции под наркозом (оказывается ему нельзя было давать наркоз), умерла раньше него от онкологического заболевания. Последние дни около Васи бессменно находилась первая жена Паши, Ира. Как следует из написанного, мое близкое знакомство с В. П. Сасоровым продолжалось совсем недолго (1938 и 1939 годы). После возвращения из ссылки мы встречались редко, я многого не знала о нем, но какая-то ниточка связи между нами никогда не прерывалась благодаря Нелли и моим большим друзьям Г.С. Веденикову и его жене В. А. Поляковой. С Ведениковым Сасоров ездил в одну из последних Неллиных экспедиций на Юго-Западный Памир. Кроме того жена Васи Надя в 1962 году путешествовала по Кавказу вместе с семейством Веденикова. Надя ездила с пятнадцатилетним Пашей, а чета Ведениковых - со своей дочкой Леной (ей было 19 лет). В этом походе семейная группа прошла через непростой альпинистский перевал Цаннер и вышла к морю.

Когда я начала отдельную главу моих воспоминаний, посвященную альпинизму, мне очень хотелось написать о В. Сасорове, но я слишком мало помнила и знала и о его альпинистском пути и о его жизни. Получалось так, что половину своей альпинистской жизни он прошел как ленинградец, а половину как москвич. Найдется ли кто-нибудь из ленинградских альпинистов, кто упомянет о его альпинистских достижениях тех далеких лет, он ведь уже давно не ленинградец. Вместе с тем и московским спортивным альпинистом он был сравнительно недолго. Он только что стал членом знаменитой Абалаковской команды и его ждали впереди замечательные восхождения, когда в 1949 году его арестовали, а освободили только в 1956 г.

Встретившись в Израиле в 2003 году и с Васиным сыном Пашей, которому Вася, уже будучи больным, захотел продиктовать все свои восхождения, а также с А. И. Чесноковым, дружившим с ним все последние годы, я сочла эти встречи знаком судьбы и решила, что должна обязательно написать о В. П. Сасорове. Пусть хоть в моих воспоминаниях будет, хоть и немного, но все же рассказано о В. П. Сасорове, незаурядном альпинисте и интересном человеке с нелегкой судьбой.

Возвращаюсь в 1939 год. Я провела это лето в ущелье Адыл-Су, в бригаде Нелли, испытывая альпинистское оборудование и методы страховки.

Еще в 1938 году она организовала при центральном научно-исследовательском институте физической культуры и спорта бригаду альпинистов с целью исследования применяемых тогда приемов страховки и теоретического обоснования их надежности при применении используемого в то время оборудования. Работа была интересной, но хотелось и на вершину какую-нибудь сходить, и мы собрали небольшую группу и сходили на вершину Кой-ган Баши и Виа-Тау благо находятся они рядом. О результатах работы бригады Нелли написала книгу, изданную в 1950 году и послужившую темой кандидатской диссертации (одной из двух), защищенных Казаковой ("Техника страховки в горах" Профиздат 1950 г.). Помню как мы сбрасывали с высокой скалы восьмидесятикилограммовый мешок, имитирующий альпиниста в свободном падении. Мешок был подвешен на веревке, пропущенной через блок, и мы измеряли величину "рывка" в зависимости от высоты падения. Во время этих испытаний, поправляя веревку, я умудрилась подсунуть палец между веревкой и блоком и, естественно, начисто сорвала ноготь на пальце. Боль была настолько сильной, что даже со снотворным мне не удавалось заснуть две ночи. К счастью случилось это уже перед окончанием работы нашей бригады. Помню, что мы собирались вместе с двумя членами нашей бригады, ленинградцами Гришей Кватером и Яником Гуревичем, пройти по почти непроходимому, мало хоженому ущелью реки Ненскрыры. Я со своей завязанной правой рукой была бы только помехой, а потому с Нелли и ленинградцами не пошла, а оставшееся свободное до конца отпуска время, решила погулять по новым, не знакомым мне местам. Сначала я проводила моих друзей Займовских и Леву Гольдфарба до перевала Бечо, а потом решила пройти пешком и вернуться в Нальчик через перевал Шари-Вцек. Шли мы вдвоем со студентом МЭИ Димой Елизаровым, тоже работавшим в Неллиной бригаде. Мы почти не знали друг друга и потом никогда не встречались, но в горах не может быть плохо и у меня сохранилось хорошее воспоминание об этом коротком путешествии. А память о работе в бригаде страховки осталась на всю жизнь в виде ногтя, который был ненормальным и уродливым, жил сам по себе, иногда болел и только, почему-то, в последние два или три года стал выглядеть почти нормальным. Видимо решил, что если я напишу о нем, то больше можно не напоминать о себе.