Начну с того, что за всю свою жизнь я ничего, кроме школьных сочинений и статей, связанных с работой, не писала, даже дневника не вела. Когда сын Сергея Алексеевича Лебедева обратился ко мне с просьбой написать что-нибудь из моих воспоминаний о его отце, первым моим побуждением было отказаться. Ну что я могу написать в мои 87 лет о событиях 66-летней давности? Однако, когда я начала думать, меня захватила такая волна воспоминаний, что я уже не могу из них выбраться. Я сообразила, что пожалуй, нет уже на свете людей, которые бы знали Сергея Алексеевича совсем молодым, и могли бы воспроизвести, хотя бы приблизительно, атмосферу и жизнь его семьи тех времен. Итак, я решила попробовать.

Во-первых, я буду писать о С. А. не как об академике и создателе первой советской вычислительной машины, а только как о человеке, которого я действительно хорошо знала, и только о событиях, которые я сама наблюдала или была их участницей. Во-вторых, я не могу писать о С. А. без упоминания рядом с его именем имени Алисы Григорьевны, его жены, прошедшей рядом с ним основную часть его жизни до самой его смерти, и безусловной создательницы уникальной Лебедевской семьи. В третьих, мне придется кое-что писать и о себе, и упоминать наших общих друзей и знакомых. В этих случаях, как бы ни были значительны и интересны эти люди, я буду только упоминать их. О себе придется писать больше, т.к. я хочу показать, какую роль играли в моей жизни С. А. и Алиса.

Несмотря на долгую (47 лет) и счастливую совместную жизнь, по характеру вряд ли можно представить себе двух других таких непохожих друг на друга людей. С. А. в частной и семейной жизни был необыкновенно скромным, неприхотливым, очень простым и демократичным человеком. Он был великим «молчуном», разговаривал мало, но умел хорошо слушать других. Все видел, все замечал и имел на все свое мнение, которое обычно держал при себе. Таким он остался на всю свою жизнь, несмотря на чины и регалии, которых достиг. Высказывался он только тогда, когда к нему очень уж приставали, или когда требовалось его согласие на очередной замысел или новый жизненный план Алисы. Без его одобрения или хотя бы вынужденного согласия Алиса ничего серьезного никогда не предпринимала. Он был лично очень храбрым человеком, но конфликтов с властями избегал. Терпеть не мог обращаться к властям предержащим с какими-либо просьбами (хотя знаю, что один такой случай - просьба за друга - все-таки был). Он никогда не просил ничего для себя, но делал все возможное, когда требовались его личная помощь и участие. Алиса иногда насмешливо говорила: «Ты, папочка, конечно, храбрый, только вот милиционеров очень боишься». Под милиционерами подразумевались представители власти на любых уровнях. На самом деле, С. А. никого не боялся, просто старался не общаться, предоставляя это Алисе.

Алиса была моложе своего мужа на 8 с чем-то лет. Она, несомненно, была очень ярким и одаренным от природы человеком. Она была очень хороша собой, умела и любила хорошо одеваться, обладала прекрасным вкусом. Она была умна, находчива, остроумна, замечательный рассказчик анекдотов, которые любила и знала в огромном количестве. Без преувеличения, она могла бы рассказывать их без перерыва не менее получаса подряд, не брезгуя и солененькими. При этом слушатели пребывали в постоянном внимании и напряжении. Я не была любительницей анекдотов, особенно соленых, и Алиса иногда командовала: а ты, Ирка, лучше выйди, сейчас будет не для тебя.

Алиса несомненно обладала недюжинными организаторскими способностями и могла бы стать хорошим администратором в любой сфере деятельности, но она выбрала семью и карьеру мужа. Алиса хорошо знала литературу, и классическую, и современную, любила живопись, театр, была всегда в курсе всех культурных новостей. Вместе с тем, она была великой труженицей. Она держала в руках весь дом, прекрасно шила и вязала (обшивала всех своих детей, внуков, иногда себя, и даже своих друзей). Она почти полностью освобождала С. А. от домашних работ и забот, за исключением таких, как починка электричества и всяческих механизмов, в которых она не разбиралась и не хотела разбираться.

При всей разности их характеров, были у них и общие черты, создающие прочную, прекрасную семью и привлекающие к ним многочисленных друзей. Оба они прекрасно разбирались в людях, и ценили их не по положению в обществе, а по человеческим качествам. Алиса любила иногда приглашать в дом известных и даже знаменитых людей из мира искусства (я даже в шутку называла ее снобом), однако, надо отдать ей должное, она довольно быстро разбиралась в них, а еще быстрее С. А., и в качестве друзей дома оставались только хорошие люди. Еще общей для обоих чертой была верность в дружбе. Что бы ни случалось с их друзьями, как бы ни сложно складывались их судьбы, они всегда оставались их друзьями. Я не помню, чтобы они хоть раз предали или отвернулись от кого ни будь из друзей. И, наконец, оба они были прекрасными воспитателями своих детей – заботливыми, внимательными, и в то же время строгими, иногда даже суровыми, но всегда справедливыми. С. А. и Алиса безусловно были одними из главных людей в моей жизни, и сейчас я с удовольствием восстанавливаю в памяти историю наших отношений и нашей дружбы. Особенное внимание буду уделять самым первым, еще предвоенным годам, т.к. очевидцев тех времен сохранилось совсем не много.

Я познакомилась с С. А. и Алисой в 1936 году, когда была на последнем курсе МЭИ и выполняла дипломную работу в лаборатории фотоэлементов Всесоюзного Энергетического Института (ВЭИ). С. А. в то время был кандидатом наук и начальником большой лаборатории ВЭИ. Рядом с институтом стояло четыре 4-этажных дома, в которых жили сотрудники ВЭИ, а также работники некоторых учреждений, связанных с электротехнической промышленностью. В одном из этих домов в большой 4-комнатной квартире жила тогда моя семья – отец, мать, мой старший брат Олег и я, а через 2 дома от нас, в 2 комнатах 3-комнатной коммунальной квартиры, жила семья С. А. – он, Алиса и их полуторагодовалый сын Сережа. В то время в ВЭИ была очень хорошая туристическая секция, к которой я с радостью примкнула. Мы совершали чудесные подмосковные прогулки, проходя иногда за один день по 50 км, и переходя с одной железной дороги на другую. Главным организатором и душой туристической секции был А. М. Шемаев, который работал в той же лаборатории, в которой я пыхтела над своим дипломом, причем размещались мы чуть ли не в соседних комнатах. Перед каждым воскресеньем в ВЭИ вывешивалось объявление об очередном походе. Участвовать мог любой желающий, не возбранялось приводить и друзей, и компания получалась весьма многолюдной. Благодаря этим походам я очень быстро познакомилась со многими сотрудниками ВЭИ из самых различных лабораторий. В одном из таких походов познакомилась я и с С. А. Меня тогда поразило, что он совершенно свободно поздней осенью долго шел босиком, причем не по дороге, а по густому лесу даже без всякой тропочки, не весь поход конечно, но изрядные его куски. Я смотрела на С. А. с восхищением, удивлением и в то же время с ужасом (сама я босиком и 2 шагов никогда не могла сделать). Как-то очень быстро познакомилась я и с Алисой, хотя в походы она не ходила и в ВЭИ не работала. Вскоре у нас образовалась небольшая дружная компания, и встречались мы теперь не только в походах и на территории ВЭИ, но и дома. Удивительно, но именно между многими участниками этой ВЭИ-вской компании дружба сохранилась на многие годы. Кроме С. А. и Алисы, в нашу компанию входили молодые сотрудники лаборатории С. А. – Лев Семенович Гольдфарб и Давид Вениаминович Свечарник, зав. лаборатории магнитных материалов Александр Семенович Займовский, сотрудник светотехнической лаборатории Ефим Самойлович Ратнер, Андроник Гевондович Иосефьян, и я с моим другом Толей (Анатолий Владимирович Нетушил). Толя был знаком с С. А. даже раньше меня, еще по МЭИ, где С. А. читал лекции на Толином факультете, но дружба началась именно с ВЭИ-вских времен. Давид Свечарник вскоре после женитьбы отошел от нашей компании. С А. С. Займовским и его женой Л. А. Чудновской я сохранила дружбу до самой их смерти и до сих пор встречаюсь с их дочерью Таней. С Левушкой Гольдфарбом и я, и Лебедевы, и Займовские тоже дружили до его кончины, а Лебедевы и после его смерти всячески опекали его осиротевшую семью. Уже после смерти Левушки, вся семья Лебедевых продолжала встречаться и старалась помогать дочке, Левушки Ире. Е. С. Ратнер стал впоследствии моим вторым мужем и о нем я еще буду писать в этих воспоминаниях. С Толей мы поженились летом 1938-го года, когда моя семья уже была раздавлена колесами советской карательной машины. А тогда, в 1936 и даже в начале 1937 года, наша компания продолжала часто встречаться в большой квартире моей, тогда еще благополучной семьи. Хотя, как я теперь понимаю, отец уже предвидел надвигающуюся беду и даже говорил иногда, что сейчас не время веселиться.

Еще будучи студенткой МЭИ, в 1934 году, я увлеклась альпинизмом и каждое лето уезжала на Кавказ в горы. Одновременно, как-то незаметно, без всяких усилий с моей стороны, я стала хорошим стрелком из малокалиберной винтовки. Я участвовала во многих соревнованиях, даже международных, по мелкокалиберному стандарту. Стреляла я хорошо, получала призы. Из двух моих спортивных увлечений основным был, конечно, альпинизм, который остался главным моим увлечением на всю жизнь. Я даже подумать не могла о том, чтобы пропустить альпинистский сезон. На лето 1936 года у меня было запланировано два рекордных восхождения и уже заранее куплены билеты. В том же 1936 году проходила студенческая спартакиада и, на мою беду, проходила она в летние каникулы, и в неё входили стрельбы из малокалиберной винтовки. Я честно предупредила спортивное начальство института, что принять участие в спартакиаде не смогу. Что тут началось! Меня обвинили в отсутствии патриотизма, таскали к директору института и в конце концов запретили уезжать и даже выставляли дежурных у моего дома, чтобы не удрала потихоньку. Пришлось несколько дней отсиживаться у Лебедевых и совсем поздно вечером пробираться к собственному дому, предварительно убедившись, что караул снят. Отсиживаться, конечно, можно было и не у Алисы, но к тому времени мы были уже очень дружны.

В 1937 году мы с Толей защитили дипломы, Толя был распределен в Электропром, а я осталась работать в той же лаборатории фотоэлементов ВЭИ, в которой делала диплом. Летом 1937 года состоялась альпинистская экспедиция на Памир с задачей покорения трех семитысячных вершин. В эту экспедицию пригласили нашу тройку, в составе которой мы совершали успешные восхождения в течение последних двух лет. Руководил экспедицией (из Москвы конечно) нарком юстиции Н.В. Крыленко, в прошлом бывший одним из первых исследователей гор Памира. Мы даже были раз у него в кабинете, где он знакомился с участниками и напутствовал их перед экспедицией. По возвращении участникам были даже выданы какие-то деньги. Когда осенью я возвратилась в Москву, Алиса объявила, что меня пора «одеть». Действительно, в своем увлечении альпинизмом я в то время больше интересовалась горными ботинками с хорошими триконями, нежели туалетами. Это не значит, что я была плохо одета, но выходного платья у меня не было. Теперь же, благодаря участию в экспедиции, у меня было и хорошее горное обмундирование, и собственные деньги. Помню как однажды, выкроив свободный для обеих день, мы с Алисой полностью потратили его на хождение по магазинам. В результате Алиса все-таки выбрала мне платье, дорогое, но действительно очень красивое и годное для всех случаев жизни. Это платье я очень любила, носила долгие годы, доносила до дыр и называлось оно всегда «Алисино» платье.

Тем временем волна повальных арестов 1937-38 годов докатилась и до моей семьи.

Начавшись «наверху», аресты распространялись все шире и шире, затрагивая самые разные сферы, включая и спортивную (дело пловцов, дело альпинистов). Удивительно, но в моей семье первым был арестован не мой отец, бывший в то время заместителем начальника технического отдела Наркомтяжпрома, а Олег, по делу альпинистов, хотя был всего лишь инструктором альпинистского лагеря вооруженных сил СССР.

Отца арестовали в начале 1938 г. Все комнаты, кроме моей, были опечатаны. Летом 1938 г. я в горы не поехала, так как мама со дня на день ждала, что придут и за ней. Случилось это осенью 38 г., и после двух месяцев Бутырки, её выслали в Казахстан. Летом же 1938 года, мы с Толей поженились и он перебрался жить ко мне в оставленную мне комнату. В этой комнате мы и прожили до войны, наблюдая сначала, как вывозили вещи из опечатанных комнат, затем, как они постепенно заселялись работниками Электропрома, и квартира постепенно превращалась в «коммуналку». Здание Электропрома, куда был распределен Толя, располагалось ровнехонько напротив ВЭИ, и, таким образом, оба мы жили в двух шагах от мест наших работ и в такой же близости от квартиры Лебедевых. Пожалуй, к месту будет добавить, что Толин отец тоже был осужден еще по Шахтинскому процессу, чудом избежал расстрела, и в те годы находился в ссылке на Воркуте. Его жена работала там же вольнонаемным врачом, а Толя каждый год во время летних каникул навещал родителей. В те времена все боялись всех, боялись за себя, и вокруг родственников «репрессированных» обычно образовывался вакуум: прекращали звонить телефоны, прекращали общаться бывшие «друзья». Объективно мы с Толей с нашими «подмоченными» биографиями были совсем нежелательной компанией для успешно делающего научную карьеру и собирающегося вскоре защищать докторскую диссертацию Сергея Алексеевича. Однако, именно в эти страшные годы, у нас возникла самая тесная дружба с С. А. и Алисой.

Помню, как мы все вчетвером собирали мне рюкзак и обсуждали мою предстоящую поездку к маме, уже высланной в село Ермак Павлодарской области. Ездила я к ней зимой 1938-39 года и добиралась отнюдь не самолетом. Алиса тогда говорила: «нечего за Ирку беспокоиться, она альпинистка, стрелок, и на мотоцикле умеет ездить, обязательно доберется!» Алиса, конечно, оказалась права, моя спортивная подготовка мне тогда очень помогла. Единственное, что я помню из этой поездки (кроме, конечно, встречи с мамой), это как я сижу за рулем грузовика и качу по замерзшему Иртышу по прямой, как стрела, дороге, а рядом мирно спит уставший шофер. По-видимому, я расхвасталась ему, что имею удостоверение на право вождения мотоцикла, и он дал мне попробовать поводить свой грузовик, а когда убедился, что дело пошло, и зная, что дорога прямая, позволил себе расслабиться и заснул.

Вспоминаю еще один эпизод тех лет, связанный с моим увлечением альпинизмом и показывающий мою близкую дружбу с семьей Лебедевых, но главное, очень ярко характеризующий С. А.. Я уже писала о том, что альпинистский сезон 1938 года я вынуждена была пропустить, и о том, что карающая машина 37-38 гг. проехалась и по альпинистам. После пропущенного мною лета 38 г. как-то распалась наша привычная тройка первых лет, и я подружилась с одной из самых знаменитых альпинисток тех времен Еленой Алексеевной Казаковой. С ней мы были знакомы и раньше, у нас были общие друзья альпинисты, но начиная с 39 г. мы и в горы решили ходить вместе. Был среди арестованных альпинистов наш общий друг Михаил Яковлевич Дадиомов. При восхождении в 1937 г. на одну из красивейших вершин Памира, семитысячник Хан-Тенгри во время спуска их группа, состоящая из очень сильных и даже знаменитых альпинистов, попала в сильнейший буран. Тогда трое из группы сильно обморозились, и одним из них был Миша: он лишился практически всех пальцев и на руках, и на ногах. И вот, вскоре после выписки из больницы, он был арестован, а в 1938 или может быть 39 г. был отправлен в ссылку на вольное поселение в Казахстан. Мы с Нелли (Казаковой) очень беспокоились за его судьбу и пытались как-то помочь ему. Решили посылать продовольственные посылки, но в те годы посылки из Москвы никуда не принимали. Всеми этими проблемами я, естественно, делилась с Лебедевыми и вдруг неожиданный звонок С. А. : «Мы тут с мамкой подумали о ваших проблемах и решили, что я смогу помочь, так что готовьте с Нелли посылку». Тогда С. А. раз или 2 в месяц ездил в город Иваново, то ли читать лекции, то ли проводить консультации в каком-то институте, а из Иваново посылки принимали. И с тех пор, регулярно, весь тот период, пока продолжались поездки в Иваново, у меня раздавался звонок, и Алиса или С. А. напоминали: Ирка, готовь посылку к такому-то числу. Нет нужды говорить о том, что мы с Нелли были счастливы и бесконечно благодарны С. А. А Миша много позже рассказывал нам, как эти посылки помогли ему выжить. Я и тогда прекрасно понимала, что взваливаю на С. А. не только весьма обременительную нагрузку, отвлекая его от прямых целей его поездки, но и подвергаю его большой опасности, ибо тогда это было опасно. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы до органов дошло, что он использует служебные командировки для помощи «врагу народа». С. А. был безусловно храбрым человеком, и напрасно Алиса, как я писала в самом начале, поддразнивала его, говоря что он милиционеров боится. Он только всегда трезво оценивал ситуацию и знал, когда он действительно может помочь, и понимал, что никакие выпрашивания и обращения к властям никогда никому не помогут. А тогда, когда я пыталась даже отговаривать его, он отвечал: «Отстань, сам все знаю, и сам теперь могу научить, что можно посылать в посылках, и сколько времени это занимает». С. А. таким образом категорически игнорировал вопросы безопасности и сводил разговор только на волокиту, связанную с отправкой.

Вспоминаю, как раз в неделю мы вчетвером собирались, как правило, в нашей комнате, а иногда у Лебедевых, для игры в преферанс. Мы с Алисой играть любили и умели, но никогда не относились к игре серьезно и частенько жульничали: подсматривали прикуп, заглядывали друг другу в карты, когда вистовали вместе. Было хорошо и весело. После игры всегда было чаепитие, а иногда и выпивка. Общий выигрыш от игры складывался в какую-то банку и использовался для следующего чаепития.

В 1939 г. в семействе Лебедевых произошли два знаменательных события: рождение девочек близнецов и защита Сергеем Алексеевичем докторской диссертации. Сейчас уже не помню в какой последовательности они происходили, поэтому начинаю с главного.

О том, что у Лебедевых ожидается прибавление семейства, мы с Толей узнали зимой и совершенно неожиданно. Как-то довольно поздно вечером в феврале или марте 39-го года, не помню уже по какому случаю, мы с Толей оказались на площади Ногина (довольно далеко от Лефортова) и встретили там Сергея Алексеевича под руку с Алисой. Валил снег, было не холодно, но промозгло, Алиса куталась в шубу. Удивленные такой прогулкой (а Алиса была отнюдь не любительницей гулять), мы спросили, почему они очутились так далеко от дома. Сергей Алексеевич ответил как-то очень просто и буднично: «Да вот мамка рожать скоро собралась, причем двойню, и врач велел ей побольше ходить».

Когда осенью 39-го года я вернулась в Москву после очередной поездки на Кавказ, квартира Лебедевых была уже максимально приспособлена к приему новых членов семьи. Алиса называла их чуть пренебрежительно «девки», но именно они были теперь в семье главными. Впрочем главными они были сравнительно недолго. Как только жизнь «девок» наладилась, Алисиной главной заботой и привязанностью снова стал маленький Сережа, воспитанием которого она с увлечением занималась. Семья состояла уже из пяти человек, но жила всё в тех же двух комнатах «коммуналки». Было тесно, но изменений не предвиделось.

«Девки» были одинаково очаровательными, но в остальном совершенно разными. Мы с Толей сразу их «распределили»: Толя «выбрал» себе Наташу, а я Катю. Каждый из нас с особым интересом следил за развитием именно своей «девки». Зимой 1939-40-го года, когда девочки уже могли сидеть и даже ползать, я часто наблюдала характерную для того периода времени картину: Сергей Алексеевич сидит за кончиком стола и что-то пишет. На коленях у него, в лучшем случае, сидит одна из «девок», а то и обе, а он, изредка отмахиваясь от них, как от назойливых мух, продолжает строчить свои математические выкладки. Алиса за тем же столом что-то кроит для очередного своего шитья. Если она видит, что «девки» наглеют и уж очень мешают отцу, она спокойно их уносит, а если они слишком громко протестуют, то добродушно при этом приговаривает: «нельзя мешать папочке, он у нас «добытчик», всю семью кормит. Алиса умела в любых условиях поддерживать в семье приятную, уютную атмосферу, и «добытчику» приятнее было заниматься своими внерабочими занятиями в мало приспособленной теперь для занятий квартире, нежели задерживаться для этого на работе. Алисино слово «добытчик» я очень полюбила и до сих пор им пользуюсь.

В 1939-ом году у Сергея Алексеевича состоялась защита докторской диссертации. Защите предшествовала изрядная нервотрепка. Несмотря на наличие кандидатской диссертации, при приеме документов потребовался и диплом об окончании института и даже свидетельство об окончании школы. Ни того, ни другого у С.А. не оказалось, так как последние классы школы он заканчивал экстерном, а диплом, и даже зачетную книжку, к тому времени потерял. В конце концов, все закончилось благополучно, но тогда все окружение С.А. сильно переволновалось. На этой защите я, пожалуй, впервые по-настоящему поняла, насколько заметной фигурой является в научном мире Сергей Алексеевич, для нас уже ставший просто Сергеем или Сережей. Защита прошла великолепно. К нему без конца подходили с поздравлениями всякие важные персоны и седовласые академики. Я стояла в группе молодых сотрудников ВЭИ, друзей и подчиненных С.А. Мы дожидались когда, наконец, он освободится и мы тоже сможем его поздравить. Потом кто-то сказал, что новоиспеченный доктор уже освободился и разговаривает с каким-то молодым человеком. Меня уговорили подойти к ним и выяснить, скоро ли С.А сможет подойти к нам. Я довольно нахально (от смущения наверное) подошла к разговаривающим и прервав их разговор, выполнила свое задание. С.А. обернулся ко мне и сказал: «Познакомься, это Михаил Михайлович Ботвиник, а к вам я подойду, когда освобожусь». Сказано это было вежливо, но непривычно официально. Хотя я и удостоилась чести пожать руку чемпиону мира по шахматам, но до сих пор не могу без стыда вспоминать свою бестактность и никому никогда об этом эпизоде не рассказывала.

Что было дальше? Ведь до начала войны для нас оставалось еще больше года. Продолжали дружить, ходить друг к другу, иногда вместе слушали известия о войне в Европе, где она уже бушевала с 1939-го года, обсуждали и спорили о том, будет ли воевать СССР, и когда это может случиться. Пока же у нас продолжалась еще нормальная мирная жизнь. Толя готовился к защите кандидатской диссертации, сдавал кандидатский минимум и зачем-то заставлял сдавать и меня. К началу лета сдали оба, но у меня не было никакой уверенности в том, что мне это нужно. Я продолжала работать в ВЭИ, продолжала увлекаться альпинизмом. Вместе с Нелли Казаковой и нашими друзьями Веденниковым Г. С. и Гарфом Б. А. я последний раз ездила в горы и участвовала в рекордном восхождении на Дых-Тау. Продолжали ходить в подмосковные походы, иногда с нами ходил и Сергей Алексеевич. А на самом деле ходил ли? Почти наверняка ходил, ведь Алиса всячески поощряла участие в них С. А. Вспомнить бы какой-нибудь поход, взглянуть бы на какую-нибудь фотографию! Стоп! Оказывается, одно только упоминание о фотографии породило новые воспоминания. Ну конечно, именно в 1940 году мы увлекались фотографированием. Толя сам снимать не любил, но в проявлении пленок и в процессе печатания всегда участвовал. С. А. в основном фотографировал своих детей, особенно «девок», которые росли и менялись буквально на глазах. Мы с Толей любили разглядывать его фотографии, отмечая при этом особые прелести своих любимиц. «Моя то (Наташа) до чего хороша стала» говорил Толя. А моя (Катя) на этой фотографии выглядит совершенно осмысленно, как будто слушает и даже что-то понимает – не хотела уступать я. Сергей Алексеевич при этом довольно ухмылялся. А Алиса, тоже довольная, кончала наши препирательства утверждением: «обе хороши».

Я фотографировала, в основном, в походах и старалась хорошо фотографировать природу. В тот год Шемаев (о нем я уже упоминала раньше) организовывал в ВЭИ фотовыставку и отбирал для неё лучшие (с его точки зрения) снимки. Он сам фотографировал очень хорошо, причем снимал только природу. Я принесла ему для отбора на выставку два своих увеличенных фотоснимка, которые я до сих пор прекрасно помню. На одном была изображена береза, стоящая в талом весеннем снегу на фоне голого еще леса вдали. На втором снимке был схвачен кусочек просеки, спускающейся прямо в большой водоем, и в конце спуска на воде надувная резиновая лодка и рядом с ней фигурка человека в плаще с вёслами в руках. И опять стоп! Ведь это же Сергей Алексеевич! Как при проявлении фотографии, появляются воспоминания, сначала совсем смутные, но постепенно становящиеся всё более и более отчетливыми. В первомайские праздничные дни 1940 года мы совершили 2-х дневное путешествие на надувной лодке по одному из подмосковных водохранилищ. Ездили мы вчетвером: Сергей Алексеевич, Толя, я и…. Я долго вспоминала кто был наш четвертый спутник, чья была надувная лодка, по какому водохранилищу мы плавали? Отчетливо помню только, что было холодно, часто шел дождь, но что все мы были довольны и счастливы. Мне кажется, что я вспомнила вдруг, что нашего спутника звали Женя Симонов (имя вспомнила потому, что знала в другой моей альпинистской жизни другого Женю Симонова) и были Симоновы (он и его жена) чьими–то хорошими знакомыми, скорей всего все-таки Лебедевскими. Никогда больше никого из Симоновых я не встречала. Однако это воспоминание породило еще одно: встречу Нового 41 года в квартире этих самых Симоновых, причем почему-то в отсутствие хозяев. Встреча этого Нового года сохранилась в памяти только в виде отрывочных эпизодов, и оставила общее ощущение пира во время чумы. Вокруг все плохо, тучи сгущаются, впереди наверняка война, а мы веселимся, причем как-то бесшабашно, громко, под почти общий лозунг «Ну и напьюсь же я сегодня!» Помню, что наша новогодняя компания была довольно большой, но точно помню среди присутствующих (кроме нас с Толей) только Лебедевых и Займовских. Но ведь потребовалась почему-то большая чужая квартира. Вообще от этого вечера сохранились только отрывочные воспоминания, например, как мы запрятали в чужом дворе в сугробе несколько бутылок шампанского и потом никак не могли их отыскать, но кажется все-таки нашли. Помню, что некоторые сильно перепились, а я боялась, что мы не успеем привести в порядок квартиру к приезду хозяев. Больше никаких воспоминаний о 1940 годе у меня не сохранилось.

О начале войны мы узнали в поезде, возвращаясь вечером из очередного воскресного похода 22 июня 1941 года. Итак, для нас тоже началась война. Алиса жила с детьми на даче, на 57 км Казанской ж/д., с ними же уехала постоянная Алисина домработница Маруся. С. А. остался в Москве один, и мы договорились с Алисой, что обедать он будет приходить к нам, а на воскресенье мы все будем ездить на дачу. Когда начались ночные бомбежки Москвы, мы иногда ездили ночевать на дачу и в середине недели. Толю призвали в московское ополчение. Мы просидели с ним около районного военкомата целый день, но отправки в тот день так и не было. На следующий день Толя заболел и пролежал несколько дней с температурой более 40. За эти дни отправка состоялась без него, а больше его почему-то не призывали. Болезнь безусловно спасла ему жизнь, так как из того ополчения вернулись живыми единицы.

После месяца интенсивных бомбардировок Москвы дошла очередь и до меня. Меня вызвали в районный отдел НКВД и предложили в течение 2 суток покинуть Москву. Мне вежливо предложили выбрать самой место высылки из, по крайней мере, 20 городков Союза. К тому времени я уже знала, что Толино электромонтажное управление будет в случае надобности эвакуироваться на Урал, в город Челябинск. Поэтому из предложенного мне списка я выбрала г. Кыштым Челябинской области. Городок этот находится на железной дороге, соединяющей Свердловск и Челябинск, и насчитывал он до войны всего 39 тыс. жителей. Но в нем было 2 завода: по производству электродов и механический. Разговор с органами был очень спокойным и доброжелательным. Мне сказали, что жить я буду совершенно свободно, и только 2 раза в месяц должна буду приходить в местное отделение НКВД и отмечаться там. При наличии 2-х больших заводов проблем с работой у меня не будет, а жилье я всегда смогу найти в частном секторе. Очень спокойно поговорили, и я ушла, пообещав, что через 2 дня обязательно уеду в Кыштым. Я вышла на улицу и тут началось: из меня лились потоки слез. Я пыталась остановить их, но ничего не получалось. О том, чтобы сесть в таком виде в трамвай, не могло быть и речи. Пошла пешком, не переставая рыдать и стараясь избегать встреч с людьми. Такого со мной не было никогда, ни раньше, ни потом, во всей последующей жизни. Что это было, ведь ничего трагического не произошло, я прекрасно понимала, что в ходе войны миллионам людей предстояли действительно тяжелейшие испытания (само участие в войне, эвакуация, возможность оказаться на оккупированной территории, и многое другое, чего я пока и представить себе не могла). Так что же, может быть обида, ведь я уже начала заниматься на курсах медсестер, и собиралась сама проситься на фронт. С детских лет я просто не умела плакать, а тем более рыдать. Действительно, глаза иногда бывают у меня на мокром месте, но только в кино на какой-нибудь пошлой мелодраме, и это уже чистая физиология. К половине пути я заставила себя успокоиться и подошла к проходной ВЭИ в совершенно нормальном виде. Около проходной я встретила В. А. Фабриканта, нашего любимого преподавателя физики на последних курсах МЭИ и консультанта ВЭИ. По-видимому, он уже знал о моем вызове в НКВД, т.к. спросил, чем все закончилось. Я весело отвечала, да вот, они боятся, как бы на меня бомбочка не упала случайно во время бомбежек, и советуют через 2 дня покинуть Москву. Валентин Александрович внимательно посмотрел на меня и задумчиво сказал: «А вы знаете, теперь действительно за вас можно не беспокоиться, и когда-нибудь вы поймете, что вам действительно крупно повезло». В ВЭИ был обеденный перерыв, и друзья быстро окружили меня. Подошел С. А. и сказал: «Я уже послал ребят на дачу, чтобы мамка оставила детей на Марусю, и приехала к вечеру домой. Сегодня простимся, а завтра она поможет тебе собираться». Алиса не только помогла собраться, но и успела сшить мне летнее платье и привела к виду, удобному для логарифмирования, какие-то мои носильные вещи. Уезжала я сравнительно налегке, с двумя чемоданами личных вещей. Помню, что провожали меня человек 5, ведь был нормальный рабочий день. И как, уже перед самым отходом поезда, Левушка Гольдфарб вдруг отбежал и вернулся с большим пакетом ватрушек на дорогу.

В общей сложности, я пробыла на Урале (сначала в Кыштыме, потом в Челябинске), до 1953 года. Прав был Фабрикант: моя ссыльная жизнь была не тяжелее жизни эвакуированных, попадавших на Урал из самых разных городов. Удалось переехать в Кыштым и маме. В 1943 году Толя перетащил меня (а потом и маму) в Челябинск, и я стала работать вместе с ним в наладочной группе электромонтажа. В 1944 году у нас родился сын Володя. А весной 1945 года я вернулась ненадолго в Москву. К тому времени окончился срок высылки у отца Толи, и вся его семья жила в Москве. Семья Лебедевых также вернулась из Свердловска, но по-прежнему жила в 2 комнатах в коммуналке. В 1945 году С. А. получил предложение от Украинской АН получить звание академика и возглавить Украинский институт вычислительной техники при условии переезда в Киев. Тогда в квартире Лебедевых состоялось знаменитое «голосование друзей». Решался вопрос, ехать в Киев или не ехать. По кругу была пущена шапка, и все собравшиеся опускали в нее записки со своим мнением. Получилось «Ехать». Я в этом голосовании участия не принимала, знаю о нем только со слов Толи. Мы с Толей жили тогда на Тестовке, в коммунальной квартире, в доме с печным отоплением, в одной комнате вместе с Толиной теткой-инвалидом и нашим годовалым сыном. Виделась я с Лебедевыми редко, таскать с собой маленького ребенка не любила, а оставлять дома было сложно. Встречаться же очень хотелось. Лебедевы готовились переезжать в Киев, и опять предстояла долгая разлука. Однажды осенью, или уже зимой 45/46 года Алиса сообщила, что в ближайшее воскресенье они с С. А. к нам приедут. В своем стиле она добавила: тебе, говорят, батраки нужны – дрова пилить, так готовь хорошее угощение, работников кормить надо. А у нас, действительно, во дворе лежала куча дров. Мы с Толей пилили понемножку, но уменьшалась она почти незаметно. К реплике Алисы насчет пилки дров я отнеслась, как к шутке, но к воскресной встрече радостно готовилась. Каково же было мое удивление, когда в воскресенье они приехали сравнительно рано утром, причем С. А. был в лыжном костюме. И потребовал, чтобы они с Толей сразу же начали пилить дрова, и перепилили-таки всю кучу. В это время мы с Алисой готовили шикарный обед, и она приговаривала, батраков кормить хорошо надо, а ты теперь можешь хвастаться, что в батраки только академиков нанимаешь. Вот такой был этот воскресный день, который мы провели вместе с утра до позднего вечера. Я этот день помню до сих пор, а вообще я многое вспоминаю с трудом, особенно даты и последовательность событий. Так, при отсутствии у меня здесь всех документов прошлого, я не могу точно вспомнить, кто уехал из Москвы раньше, Лебедевы в Киев, или я в Челябинск. Дело в том, что в 1946 г. мы разошлись с Толей, и я снова уехала в Челябинск с сыном Володей, на этот раз до 1953 года. За эти годы Толя обзавелся собственной семьей (женой и дочкой), защитил докторскую диссертацию и успешно продвигался в научной и преподавательской сферах. Он обожал дочку, увлекался водными лыжами и жил полной жизнью. Он продолжал дружить с Лебедевыми, но дружбы семьями не получилось. Алиса не приняла новую жену Толи, а тот, кто Алисе активно не нравился, не мог чувствовать себя уютно в ее семье.

На этом я собиралась закончить свои воспоминания, хотя впереди до смерти С. А. оставалось еще больше 20 лет активной и, может быть, наиболее интересной и плодотворной жизни. Я считаю, что этот период жизни семьи Лебедевых будет подробно описан их детьми и друзьями, и вряд ли я смогу сейчас вспомнить из того времени что-либо, что было бы не известно им, зачем же повторяться? Однако, подумав немного, я решила описать еще и историю моего возвращения в Москву. И Алиса, и С. А. не только принимали в ней активное участие, они были ее инициаторами и даже творцами.

К 1953 году я оказалась в Челябинске одна, с двумя мальчишками, и было мне не то, чтобы трудно, но как-то не очень понятно, почему я здесь, если все мои корни в Москве. С работой было все прекрасно: я была начальником отдела местного отделения института Тяжпромэлектропроект и работу свою любила. Рядом были хорошие люди, и даже друзья. И все же…. Узнав о моих обстоятельствах, Лебедевы решили перетащить меня в Москву. С. А. даже связывался с кем-то из Тяжпромэлектропроекта и узнал, что они могут оформить перевод сотрудника из областного отделения в том случае, если почему-либо этот сотрудник уже очутился в Москве. И тут заработала Алиса. Из всех близких ВЭИвских друзей к тому времени бессемейным остался только Е. С. Ратнер, или Има, как его звали в нашей компании. Алиса знала, что именно с ним мы были близкими друзьями, и что он ко мне относился даже больше, чем только по-дружески. Но было это больше 10 лет назад, а теперь? «Невеста» не первой свежести, и приданное в виде двух сорванцов-мальчишек 6 и 10 лет. Алиса быстро выяснила, что мы с Имой последний год активно переписывались, и о многом даже уже договорились, но до активных действий было еще очень далеко. А Алиса была человеком активных действий. Она сообщила в Челябинск, что мне необходимо приехать в Москву на 3 дня, и назначила заблаговременно эти дни. С большим трудом я устроила на это время мальчиков и приехала в Москву. Это были какие-то праздники, и С. А. с Алисой проводили их в санатории Узкое. Туда же были приглашены и мы с Имой. Вчетвером, гуляя по окрестным лесам, мы без всяких помех детально обсуждали все подробности предстоящей «операции» и все сложности с ней связанные, а их было очень много. Когда в конце концов, я приехала-таки в Москву с мальчиками, главной моей заботой было оформить поскорее мой перевод в Тяжпромэлектропроект, а для этого потребовался целый день. И другая главная забота: куда деть мальчиков? Пришлось обратиться за помощью к Алисе. Сама Алиса по неотложным делам должна была уехать из дома на несколько часов, и поручила моих мальчишек попечению девочек, которым было в то время уже по 14 лет. Когда Алиса через пару часов позвонила домой, чтобы узнать, как они справляются, она услышала вопль о помощи: мама, приезжай скорее, мы больше не можем!

Начался второй, значительно более долгий период моей московской жизни, опять связанный с семьей Лебедевых, хотя и не так тесно, как в довоенные годы. Сергей Алексеевич, уже союзный академик, создатель первой советской вычислительной машины, директор института вычислительной техники, занят с утра до позднего вечера. Прибавилось дел и у Алисы: дети выросли, и их стало больше. В семье появился еще один ребенок, усыновленный семьей Лебедевых - Яша, киевский друг Сережи. Мы с Имой оба работаем, и детей у нас стало трое. В 1956 году у нас родилась дочь. Мне очень хотелось, чтобы была девочка. Я и имя заготовила заранее, и объявила всем, что если будет еще один мальчик, то повешусь на первой же березе. Роды сильно задерживались, Алиса звонила каждый день и предупреждала: «смотри, Ирка, не ошибись, у меня для твоей Наташки розовый костюмчик уже приготовлен». Встречались мы теперь сравнительно редко, в основном на каких-нибудь «знаменательных» датах или у Лебедевых, или у общих друзей. У нас практически не собирались, так как жили мы в двух комнатах большой коммунальной семи-комнатной квартиры. Знаменательных дат в семье Лебедевых становилось всё больше: дети взрослели, женились, выходили замуж. Алиса умела великолепно устраивать «приемы»: многолюдные, но всегда интересные. Сережа младший был великим придумщиком, и они с Алисой всегда заготавливали к этим приемам какую-нибудь «изюминку». Однако я всегда была человеком «камерным», многолюдных сборищ не любила и предпочитала общаться с друзьями в компании с ограниченным числом участников и неограниченными возможностями общения. Возможности эти значительно увеличились с тех пор, как у Лебедевых появилась дача в академическом поселке Луцино, в восьми километрах от станции Звенигород. Сначала это была дача, предоставленная Лебедевым только в пользование, но потом разрешили её выкупить и получить в собственность. Помню, как Алиса носилась по Москве и занимала деньги у знакомых. Вносить надо было срочно, и деньги немалые. Дачу полюбили все: и взрослые, и дети, и сами Лебедевы, и все их друзья. Да и не мудрено: уютный 2-этажный дом, большой садовый участок, внизу под горой река Москва, а с другой стороны, через поле, великолепный лес. И дорога на дачу была удивительно хороша. Как только подросла моя дочь Наташа, у нас стало традицией ездить втроем в Луцино к Лебедевым на майские праздники. Сколько воспоминаний связано с этими поездками! Дорогу от Звенигорода до дачи мы обязательно проходили пешком, и уже это было огромным удовольствием. А впереди еще неограниченное удовольствие от общения со всей семьей: прогулки в лесу с С. А. (Алиса никогда не была любительницей гулять) и вечер перед весело горящим камином. Ездили мы в Луцино и летом, а потом даже зимой, но уже, как правило, без Алисы. Годы шли, мы старели, дети взрослели. Большинство жили в Москве уже отдельно от родителей, но дача в Луцино собирала летом опять всех вместе (или почти всех). Больше я об этих годах писать ничего не буду, другие наверняка напишут лучше, а мне пора заканчивать. Когда повзрослели и наши дети, я снова стала встречаться с Лебедевыми чаще. Особенно мы опять сблизились, когда заболел С. А., а потом и Има. То время я 3 года никуда не ездила в отпуск. По договоренности с моим институтом, я использовала отпускные дни для получения укороченного рабочего дня, чтобы иметь возможность навещать в больнице Иму, куда он периодически ложился для очередного сеанса химиотерапии. В то же время я часто навещала в академической больнице С. А., где он периодически лежал иногда один, а иногда вместе с Алисой. И я, и Алиса прекрасно знали, что наши мужья приговорены официальной медициной. Поэтому обе мы лихорадочно искали любые альтернативные методы и возможности, т.к. очень хотелось верить в чудо. В промежутках между пребываниями в больницах и С. А., и Има активно работали. Алиса всячески старалась, чтобы во время этих промежутков С. А. вел по возможности здоровый образ жизни. И в какую-то осень мы договорились с Алисой, что я буду приезжать к ним по субботам и прогуливать упрямого больного в парке. Отправляя нас в очередную прогулку, Алиса обычно говорила ему: гуляйте, как договорились, не меньше часа, ведь не с кем-нибудь гуляешь, а с мастером спорта по альпинизму. Надо сказать, что в отношении режима дня и питания с С. А. было договориться не просто, но достигнутую договоренность он выполнял четко. В подтверждение могу привести уже не свои, а Наташкины воспоминания о том, как Алиса, приготавливая к обеду котлеты, старалась сделать одну побольше, специально для С. А. , объясняя это тем, что раз договорилась с ним о том, что съест за обедом одну котлету, значит съест. Несмотря на все попытки обмануть судьбу, чуда не произошло, и в июле 1974 года С. А. не стало (Има умер в том же году, но еще раньше, в январе). С. А. ушел из жизни обидно рано: ему не исполнилось еще 72 лет. Сейчас, в свои 87 лет я особенно ясно понимаю, сколько он мог бы еще совершить в жизни хорошего и полезного и для своих близких, и для страны, проживи он больше. Алиса пережила С. А. почти на 5 лет. Несмотря на утрату самого близкого человека, она не была сломлена. Долгая болезнь С. А. и знание того, что болезнь эта неизлечима, достаточно хорошо подготовили ее к неизбежной потере. И, кроме того, Алиса была очень сильным и жизнелюбивым человеком. Она продолжала оставаться главным управляющим центром семьи Лебедевых, она была по-прежнему энергична и необыкновенно моложава. Прекрасно помню, с каким увлечением она занималась строительством второго дома на их садовом участке в Луцино. Семья выросла, и старая дача уже не могла вместить растущие семьи взрослых детей. Она решила, что сама и семьи обеих девочек останутся в старой даче, а для семей Сережи и Яши задумала построить новый 2-этажный дом с использованием существующего здания гаража. Алиса всегда мечтала о том, чтобы вся Лебедевская семья собиралась вместе хотя бы летом, и свою мечту она успела осуществить. Я всегда была уверена в том, что Алисе предстоит очень долгая жизнь. Даже тогда, когда я узнала о том, что она больна, что у нее аневризма сосудов головного мозга, что у нее бывают продолжительные приступы мучительной головной боли, я и представить себе не могла, что это может окончиться трагедией. Не знаю, как могло случиться, что я никогда не присутствовала ни при одном приступе. Может быть, видела бы, по-другому бы относилась к этому. А так считала, да, аневризма это страшно, и у всех каждый приступ может кончиться смертью, но... не у Алисы. До поры до времени все и обходилось. А между приступами она была прежней, веселой, живой, энергичной, полной сил и замыслов. Если смерть С. А. была для меня горем, то смерть Алисы – потрясением. Я долго не могла поверить и принять, что ее больше не будет в моей жизни. Алисе было 68 лет, когда она умерла, но у меня до сих пор сохранилось ощущение, что она умерла совсем молодой, внезапно, на бегу. Живой памятью о С. А. и об Алисе надолго останется созданная ими семья Лебедевых, которая чтит их память, продолжает отмечать их дни рождения и смерти, и продолжает дружить с их еще оставшимися в живых друзьями.

В качестве яркого примера отношения семьи Лебедевых к старым друзьям своих родителей не могу не привести в этих воспоминаниях еще один эпизод. Весной 1985 года мне неожиданно позвонила Катя и предложила провести лето у них на даче в Луцино, в той части нового дома, которая принадлежала Сереже (сыну). В то время он жил летом в поселке Хлюпино, в доме своей жены Наташи, и не пользовался своей частью дома. Я не знаю, от кого исходила инициатива этого предложения – от самого Сережи или от Кати после консультации с ним. Предложение пришлось очень кстати, т.к. у моего старшего сына Володи, с семьей которого я тогда жила, недавно родился сын, и мы как раз ломали голову над решением летней проблемы. Я объяснила Кате, что я не одна, а с привеском – внуком Вячиком и его мамой Олей. Катя сказала, что все обсудит с другими обитателями дачи: мужем Игорем, сестрой Наташей и Яшей с Таней, но не сомневается, что возражений не будет. В результате, мы провели в Луцино не одно, а два замечательных лета, причем с Луцино познакомились не только Володя, который приезжал каждое воскресенье, но и мой второй сын Женя, и его дети, мои внуки, Ира и Никита. Для меня оба этих лета были полны воспоминаний о прошлом и настоящего знакомства со всеми, уже взрослыми, детьми Лебедевых и их спутниками жизни. До этого мы встречались только на многолюдных сборищах, посвященных датам, и на столь же многочисленных детских праздниках, которые устраивали Катя и Игорь сначала для своей старшей дочки Лизы, любимой внучки Алисы, потом и для других подрастающих детей, как своих, так и чужих (Наташиных, Яшиных, а также детей друзей, в том числе и нашей Наташи). Вот тогда, за эти 2 лета в Луцино, я по-настоящему узнала и полюбила и Катиного мужа Игоря, и Яшу с Таней, и совсем уже взрослую Лизу. Каждый день я с удовольствием разговаривала с Катей, а по воскресеньям приезжала ее сестра Наташа, и с ней мы тоже много общались. Увы, сейчас уже нет Яши, но его семья по-прежнему каждое лето в Луцино.

Последние годы я редко встречаюсь с семьей Лебедевых, так как по полгода, а то и больше, живу далеко от Москвы, в семье моей дочери в Израиле. В последний мой приезд в Москву я твердо решила повидаться с Лебедевыми, но так, чтобы повидать как можно больше взрослых членов семьи. Где это возможно? Ну конечно же в Луцино, на даче. Я долго выжидала, пора было уже уезжать, а я все не могла поймать подходящий день. Строго говоря, я его так и не поймала: не было Сережи, была в командировке Наташа, не было и Яшиной жены Тани. Однако выхода у меня не было, либо в эти выходные, либо встреча так и не состоится. Наконец, возвратились из поездки в Дагестан Игорь и Катя, у которой я надеялась узнать все новости обо всех отсутствующих (по моим наблюдениям еще во время тех двух летних сезонов, проведенных в Луцино, именно Катя сейчас играла роль объединительницы и собирательницы семьи). В отличие от Алисы, она работала, но работала в школе. Летом она была свободна и проводила его в Луцино, с кем-либо из Лизиных детей. И я решила ехать. Я приехала в Луцино вместе с сыном Володей, собираясь вернуться в Москву в тот же день. Как же разрослась Лебединая стая, как изменился их дачный участок! Я просто не узнала его и прошла было мимо. На участке было уже не два, а целых четыре дома. На даче из взрослых мы застали только Катю и Аню (дочку Кати и Игоря), но многие должны были приехать вечером. Пришлось остаться ночевать. День провели в разговорах с Катей и Аней и в прогулках под дождем по знакомым местам, а поздно вечером я повидалась и с Игорем, и с Лизой, и с Наташиной дочкой Алисой, и познакомилась с Лизиным и Алисиным мужьями, а также с Сережиным сыном Володей. На следующее утро сияло солнце, и на участке оказалось множество детей. Потом, по Катиным рассказам, я даже составила семейное древо С. А. и Алисы. Я насчитала 8 внуков и 13 правнуков. Да, не зря тогда носилась Алиса по Москве, собирая деньги на покупку дачи в Луцино.

На этом я кончаю. Почти 2 недели я прожила в далеком прошлом, причем большую часть времени потратила на то, чтобы просто вспоминать. Мне это было приятно, хотя я не уверена в том, что все написанное мною пойдет «в дело». Если же что-нибудь из написанного пойдет, рада внести и свою небольшую лепту в память о двух очень хороших, очень интересных и очень дорогих мне людях.