Снова Челябинск 1946-1951 г.

Итак, я снова в Челябинске. Что меня ждет здесь, как меня встретят? Дом, в котором нам дали комнату, находился почти в самом центре города, но стоял на тихой улице. Комната большая, но об этом позднее. Сначала нужно определиться с работой и устроить Пуську в ясли. На следующий же день я отправилась к Миллерам, хотелось прежде всего посоветоваться с Яковом Соломоновичем. Я не решалась пойти к Миллерам вместе с Юрой. Как-то они воспримут изменения в моем семейном положении? Раньше мы почти всегда бывали у них с Толей! Пошла одна, оставив Юру с Пуськой. Хорошо иметь дело с воспитанными людьми. Анастасия Михайловна сказала только, что никак не ожидала моего возвращения, но ни вопросов, ни осуждения. А Я. С. быстро перешел к делу. Руководство ОПКУ уже знает о моем возвращении и хочет предложить мне работу в администрации. В самое ближайшее время, может быть даже завтра, будет встреча со мной руководителей монтажников и проектантов, там и решится моя дальнейшая судьба. Я убеждала Я. С., что никакой встречи не надо, что я просто хочу стать проектантом, а административная работа совсем не по мне. Однако Я. С. сказал, что это предложение начальника ОПКУ Романенко.

Я смутно помню эту встречу. Помню только, что меня приятно поразило, что в ОПКУ сохранилось воспоминание обо мне, как о хорошем работнике. Даже "гроза" монтажников Павел Петрович Журман сказал, что с удовольствием предоставит мне хорошую административную должность. Я отбивалась как могла и в конце концов отбилась, заявив, что до административной должности еще не доросла, так как совсем не знаю проектной работы и мне необходимо с ней познакомиться. Юра, тоже присутствовавший на встрече начальников, поддержал меня. Поскольку проектный институт еще не был организован, меня зачислили руководителем бригады в проектный отдел ОПКУ. Романенко сказал, что мой перевод из ЦЭМа он берет на себя.

Выходить на работу я не торопилась. Чтобы не потерять непрерывный стаж работы у меня в запасе был почти целый месяц. И мы занялись решением бытовых проблем. Прежде всего, нужно было устроить Пуську в ясли. Найти в Челябинске приходящую няню было невозможно, а вот устроить ребенка в ясли в те же годы было не сложно. Нашли ясли совсем недалеко от дома. Несмотря на то, что Пуська был абсолютно домашним ребенком, в ясли он ходил охотно, без всяких скандалов. В то время главной для меня проблемой стал Пуськин ночной сон. Засыпал он долго, засыпая, требовал, чтобы я сидела рядом. При этом он крепко держал меня за руку. Ну вот, кажется заснул. Я осторожно пыталась высвободить руку, и сразу начинался крик. И так много раз. В яслях же говорили, что днем он спит отлично, приходится даже будить его. Следующая проблема заключалась в том, что в доме на улице Борьбы, в котором нам предоставили комнату, в самое ближайшее время должен был начаться капитальный ремонт, и нам почти год предстояло жить в другом месте.

Шутка ли, целый год! И вот мы с Юрой идем смотреть наше будущее временное жилье. Очень длинная, почти бесконечная улица без трамваев. Сначала деревянные одноэтажные дома по обе стороны, потом дома только по одной стороне, потом пустота, и, наконец, одинокий деревянный двухэтажный дом-барак унылого темно-серого цвета. Мне он напомнил тот дом, в котором мы жили последнее время в Кыштыме с мамой. Но тот стоял на берегу пруда в окружении веселых домов-соседей. Он находился в самом центре Кыштыма и совсем не казался ни одиноким, ни унылым. Наша "квартира" оказалась на первом этаже и состояла из большой длинной комнаты с выходом на открытый балкон. Когда я вышла на этот балкон, увидела довольно большой луг (сейчас в конце октября он выглядел унылым пустырем), а за ним темную стену леса. А что за лесом? Река Миасс. Пошли смотреть! В лес уходила дорога, пройдя по которой километра два, мы спустились к реке, плавно изгибающейся в обрамлении прибрежных кустов. И лес, и река, даже сейчас серым осенним вечером, совершенно очаровали меня. Как же здесь будет замечательно гулять летом с Пуськой! Я сразу забыла о том, что лето наступит только после долгой зимы. А каково будет добираться в этот "дом на окраине" каждый день после работы? Решила, что одну зиму как-нибудь перетерпим.

В один из самых первых дней к нам приехала мама. До сих пор я ничего не сообщала ей о своих планах, написала только, что приеду в Челябинск. Когда мама узнала, что я разошлась с Толей и приехала в Челябинск навсегда, чтобы жить с Юрой, она была потрясена. В присутствии Юры она непроизвольно воскликнула: "Какой ужас!" И этого восклицания оказалось достаточно для того, чтобы на долгие годы, а вернее навсегда, отношения между ними установились более чем холодные. Я не могла осуждать маму, разве только за ее несдержанность и недопустимость высказывания своего мнения в присутствии Юры. Мне было понятно, что с ее точки зрения мое возвращение из Москвы в Челябинск было безумием. Только несколько месяцев назад она наконец успокоилась в отношении моей судьбы, и начала привыкать к мысли о том, что все превратности остались в прошлом, что я восстановила свою нарушенную семейной катастрофой и войной жизнь, как на этот раз сама же все и поломала и теперь опять должна начинать сначала. Мама была в шоке и единственное, что я могла сделать для ее успокоения: постоянно демонстрировать и даже несколько преувеличивать свое полное довольство жизнью, свое хорошее настроение и свое счастье.

Кроме Миллеров, из старых друзей в Челябинске оставалось временно семейство Гоосенов и постоянно решило остаться в Челябинске семейство Аманов. Семья Гоосенов всегда была и мне и Юре очень близка, теперь мы с ними можем видеться гораздо чаще, живем сравнительно недалеко друг от друга. Кирина мама, Людмила Николаевна просто влюбилась в Пуську. Пуська отвечал ей полной взаимностью. Когда мы бывали у них, Пуська не отходил от Л.Н. ни на шаг, впору сцены ревности устраивать. Как-то в шутку Л. Н. предложила ему: "оставайся у меня жить насовсем", и он немедленно согласился. Женя Парини постоянный гость у Гоосенов. У него с Кириной сестрой любовь и, похоже, что очень серьезная. Лена расцвела и стала такой прелестной, что трудно в нее не влюбиться. А Кира рвется в Москву и, может быть, скоро уедет.

Роберт Карлович Аман работает в монтажном отделе ОПКУ, но, кажется, собирается переходить в проектанты. Его жена Фаина очень успешно заведует на ЧМЗ релейной лабораторией. Семья живет в Соцгороде ЧМЗ. К ним мы можем выбираться только по воскресеньям или праздникам. На ноябрьские праздники мы ездили к ним даже с ночевкой и были свидетелями как Фаину, нашу гостеприимную хозяйку, несмотря на великий праздник, срочно вызвали в лабораторию и прислали за ней машину.

Как-то на имя Юры пришло письмо из Латвии. К тому времени я уже знала кое-что о семье Юры. За время моего пребывания в Москве Юра уже установил связь со своей мамой, а вот теперь получил письмо и от сестры. Отец Юры, Станислав Вильгельмович, давно умер. Мать, Лидия Николаевна, после возвращения из эвакуации и полного разрыва с женой Юры Нуной, устроилась работать в местечко под г. Подольском учительницей в местной школе. Там ей дали комнату. Сестра Рита, на несколько лет моложе Юры. К началу войны она окончила институт физкультуры, (а может быть физкультурный факультет института Культуры). После неожиданного призыва Юры в трудармию, Рита оказалась совсем одна. Мать в эвакуации, брат где-то на Урале в трудармии. Рита очень бедствовала, практически даже голодала. Познакомилась с неким Иваном Ивановичем, который очень помогал ей, и вышла за него замуж. Иван Иванович был хозяйственным работником в каком-то госучреждении. Л. Н. считала замужество дочери очень неудачным. Иван Иванович высшего образования не имел, и учиться не собирался. Ко времени окончания войны в семье уже была дочь Ира. Вскоре И. И. послали вместе с семьей на работу в Латвию, где недавно у них родилась вторая дочка Галя. И вот письмо из Латвии. Оказывается, Рита узнала, что Юра обзавелся семьей, и поздравляла его. Писем Юра не любил писать, и после долгих и безуспешных напоминаний, ответ Рите пришлось написать мне.

В конце ноября я приступила к работе в проектном отделе. Помещался он тогда в каком-то временном помещении в центре города, совсем недалеко от нашего дома. Отдел тогда занимался проектированием небольших промышленных установок и выполнял любые проекты, начиная с подстанций и распределительных устройств напряжением не более 6 КВ и кончая освещением небольших цехов и жилых помещений. Я понимаю, что все, что сейчас собираюсь написать о начале своей проектной деятельности, вряд ли будет интересно "моим заказчикам", но для меня самой это был очень важный жизненный этап, когда я серьезно решила приобрести новую специальность и мне самой интересно вспоминать его. Поначалу, глядя на сотрудников, лихо управляющихся с разными мелкими проектами, я снова почувствовала себя полной невеждой. Конечно, среди работников отдела специализация существовала, но мне сначала показалось, что все умеют делать всe. К счастью работы тогда было мало. Ждали, что в ближайшее время начнется организация проектного института. До организации его Юра был начальником проектного отдела. Естественно, что спрашивать его о чем-либо на работе было неудобно, а дома наваливалось на меня столько хозяйственных забот и возни с Пуськой, что просто не хватало времени. Пользуясь малой загрузкой на работе, я старалась знакомиться с уже выполненными проектами, читала все, что можно было достать в библиотеке ОПКУ. Потом мне начали давать на проверку все выпускаемые отделом проекты. Внимательно их читала, стараясь понять все до мелочи. При этом находила и ошибки. У меня выработался свой метод. Когда мне что-то казалось непонятным, я подзывала исполнителя и просила объяснить, почему сделано именно так. В большинстве случаев обнаруживалась ошибка, но бывало, что и я чего-то недопонимала. Я не стеснялась говорить об этом исполнителям, но они, как правило, не верили. Однажды Юра притащил мне на проверку дипломный проект студента Челябинского политехнического института. Это был проект электроснабжения и в нем был приведен расчет токов короткого замыкания, с которым я столкнулась впервые. В библиотеке ОПКУ книги, которая могла бы помочь мне, не оказалась. К счастью я наткнулась на старый харьковский проект электроснабжения какого-то большого, кажется, трубопрокатного завода. Это было моим спасением. С помощью этого квалифицированного проекта с толковой пояснительной запиской мне удалось разобраться и в студенческом проекте, даже какие-то ошибки нашла.

Кроме того, мне стало ясно, что самым для меня интересным оказалось электроснабжение и связанные с ним подстанции. Многое я поняла теперь по настоящему и из того, с чем приходилось сталкиваться в наладке. Мне ужасно захотелось выполнить какой-нибудь проект самой с начала и до конца, но пока этого не получалось. Решила начать с отдельных частей и самостоятельно, с начала и до конца, выполнила большую элементную схему для какого-то реального проекта. Вот эта то элементная схема заставила меня вспомнить об одной девушке, которую я иногда вспоминаю и сейчас.

В то время работали в проектном отделе две девушки латышки. То ли они были из семей репрессированных, то ли из семей латышей трудармейцев, но помню, что были они очень неустроенными. Жилья у них не было, никаких вещей не было. К проектному отделу прибились случайно и крепко держались за него, пока хлопотали о выезде в Латвию. Жили они одной мечтой, одной надеждой: уехать скорее в родную Латвию. Одна из этих девушек, по-моему ее звали Айна, меня поразила. Она числилась в отделе сначала копировщицей, потом чертежницей, и такой способной девушки я еще не встречала. Когда я задумала начертить элементную схему, я сначала начертила кусочки этой схемы на каких-то обрывках бумаги. Только я собралась все это объединить на большом листе, как ко мне подошла Айна. Она сказала, что ей сейчас нечего делать, и она хочет для меня начертить эту схему. Айна так настаивала, что я вынуждена была согласиться. Ничего подобного я никогда больше не видела. Быстро, почти не задавая вопросов, Айна сделала из моих неряшливых набросков великолепную красивую схему со спецификацией оборудования. Создавалось впечатление, что для нее это не просто чертеж, а что она сама эту схему создавала, настолько продуманно и на своем месте находился каждый элемент чертежа, так красиво и, вместе с тем обоснованно, располагались они на большом листе, что не верилось, что сделала это просто чертежница. Кстати, эту схему я таки поместила в каком-то справочнике. Вскоре девушки действительно уехали в Латвию. Мне очень хотелось узнать их историю, но я стеснялась расспрашивать. Женя Парини говорил, что для любого проектного отдела одна Айна может заменить весь штат копировщиц и чертежниц. А через некоторое время смогла бы заменить и нескольких инженеров, улыбаясь, добавлял он. Несомненно, Айна была яркой звездочкой, и мне очень бы хотелось знать ее дальнейшую судьбу. В общем, эта зима была для меня серьезным периодом и обучения, и выбора узкой специальности. И прошла она быстро и незаметно.

Уже давно выяснилось, что летом у нас с Юрой будет ребенок. Теперь я уже молила Бога, чтобы ремонт нашего дома начался как можно позднее. Оказаться накануне родов на далекой окраине Челябинска мне совсем не улыбалось, и было даже страшновато. Что будет, когда проектный отдел переедет на ЧМЗ? Трамвайная линия на ЧМЗ еще не пущена. С двумя маленькими детьми как я смогу работать? Ну да ладно, поживем - увидим.

Отношения с Юрой были прекрасные. Вместе отводили Пуську в ясли, вместе шли на работу. Забирала Пуську обычно я одна, Юре часто приходилось задерживаться на работе. Недавно Юра ездил набираться опыта в Свердловский проектный институт, который уже отделился от монтажного управления. У меня ночевала мама, и Юра вернулся при ней и с увлечением рассказывал о своих впечатлениях. Мама потом мне сказала: "Может быть, я была не права и у вас с Юрой все будет хорошо. Очень мне понравилось, как вы разговаривали". У мамы все хорошо, своей жизнью она довольна. Отношения в библиотеке отличные, маму любят и ценят. Жаль только, что живет она так далеко и видеться приходится редко. Беременность я переносила, как мне казалось, очень хорошо: ни тошноты, ни болей. Однако когда я встала на учет в поликлинике и стала регулярно ходить на проверки, совершенно для меня неожиданно мне было сказано, что имеются проблемы с сердцем. Рожать мне нельзя и пока не поздно нужно срочно сделать аборт. Я категорически отказалась, но мне даже пришлось написать какое-то заявление о том, что никаких претензий к врачам в случае неприятностей при родах, у меня не будет. Я была уверена в том, что опасения врачей - абсолютная чушь.

Вскоре пришлось убедиться в том, что какие-то основания для беспокойства у врачей, по-видимому, все-таки были. Как-то ранней весной, не помню уж по какой надобности, я отправилась в наш будущий "дом на окраине", где уже дожидалась нас пустая квартира. Дорога длинная, мне казалось, что я бодро шагаю, но странным образом, меня почему-то все обгоняли. Когда мимо меня прошаркала какая-то старушка "божий одуванчик", я была ошарашена. Выходит, я плетусь медленнее, чем эта старушенция? Какой стыд! Я тут же догнала ее, перегнала и с чувством собственного превосходства, успокоенная зашагала дальше, думая уже о своем. Каково же было мое удивление, когда через некоторое время я обнаружила старушенцию опять впереди. Может быть, действительно что-то не в порядке? Я давно привыкла к тому, что при длительных переходах с тяжелым рюкзаком у меня сильно опухали ноги и руки. Я знала, что не могу быстро идти в гору, даже при крайней необходимости. Но я знала, при этом, что если я иду "своим темпом", то всегда чувствую себя отлично. Я была абсолютно уверена в том, что и с этими родами разделаюсь без проблем. Однако кое-какие меры я приняла. Я перестала ходить за водой. Раньше это было моей обязанностью, так как Юра стеснялся ходить с коромыслом, а нести издалека полные ведра без коромысла трудно. Я же, наоборот, гордилась тем, что отлично ношу на коромысле, и это было моим любимым занятием. Теперь за водой ходил исключительно Юра. Кроме того, мы каждый вечер ходили с Юрой гулять, причем ходили специально (а может быть и не специально) медленно.

Я, кажется, не успела рассказать, что представлял собой наш дом на улице Борьбы, в котором скоро должен был начаться капитальный ремонт. Это был большой одноэтажный деревянный дом. На улицу он смотрел, по-моему, шестью окнами со ставнями. Четыре окна принадлежали большому помещению, почти залу, в котором раньше размещалась административная контора ОПКУ, переехавшая давно в новое здание. В предстоящем капитальном ремонте это большое помещение предполагалось разделить на две отдельные квартиры, а весь дом переделать и приспособить для проживания сотрудников ОПКУ. В настоящее время в большой комнате временно поселили главного бухгалтера, только что приехавшего в Челябинск из какого-то большого города.

Кстати о нем. В самые первые дни, когда я еще не работала, заезжал сюда Яков Соломонович с этим бухгалтером и какими-то еще административными деятелями. Тогда я встретила всю многочисленную группу во дворе, и Я.С. подозвал меня, дабы поговорить и заодно познакомил меня с главным бухгалтером. Потом я затащила его в нашу комнату, и в разговоре Я.С. спросил, как мне понравился новый бухгалтер, а я решительно заявила, что, по моему мнению, он жулик. Хотя при нашем разговоре не было свидетелей, Я.С. начал распекать меня за столь порочную характеристику с первого взгляда. Я извинилась, но не преминула сказать, что могу только добавить, что он опытный и законченный жулик. Интересно, что через три года этот главбух был отдан под суд за все, что он успел украсть и запутать за эти годы. Так что я оказалась провидцем. К большинству людей я отношусь хорошо, стараясь прощать недостатки, но уж если мне кто-то серьезно не понравился, я, как правило, не ошибаюсь.

Однако пора вернуться к описанию дома. Комната, в которой мы сейчас жили, не должна была претерпеть больших изменений. На улицу она выходила двумя окнами, но была очень значительной глубины и в передней ее части было еще одно окно уже в торце дома. По нашей просьбе в ней должны были соорудить деревянную перегородку и выделить в ее передней части как бы кухню (сейчас там висела огромной ширины занавеска). За домом обширный двор. Со стороны двора противоположной нашей, около другого торца здания, расположены ворота с калиткой. Со двора имеются два входа в дом с трехступенчатыми лесенками. Рядом с нашим входом, в нашей части двора была еще маленькая пристроечка с отдельным входом, из которой во время ремонта предполагалось сделать отдельную небольшую квартирку. На задней стороне двора, напротив дома, размещались несколько дровяных сараев, а в углу, напротив ворот, просторные "удобства" на несколько "очков", разделенных перегородками. К сожалению, капитальный ремонт дома не предусматривал ни прокладки водопровода, ни сооружения канализации. Перед воротами во дворе был колодец. Из него можно было брать воду для технических нужд, но для питья она была непригодна. В своих вечерних прогулках мы с Юрой иногда доходили до дома Гоосенов.

Прошла зима. Я ушла в декретный отпуск. Ноги распухали до безобразия, но при этом чувствовала я себя прекрасно. Заходила днем к Анастасии Михайловне Миллер (она не работала и всячески помогала мне в подготовке экипировки будущего ребенка). Что-то у нее сохранилось после рождения дочки Иры, почти ровесницы Пуськи, а у меня, естественно, ничего не сохранилось. Я уговаривала ее сохранять и дальше, еще пригодится. Однако оказалось, что врачи запретили ей рожать. Между старшим сыном и дочкой очень большой перерыв, а последние роды чуть не окончились трагедией. Моя дружба с Миллерами сохранилась и даже упрочилась, Юра же к Миллерам практически не ходил, хотя отношения с Я.С. по работе самые наилучшие. Думаю, что Юру удерживало от близкого "семейного" общения сохранившееся со времен его пребывания в трудармии воспоминание о непреодолимой в то время "дистанции" между трудармейцами и руководством.

В конце мая пришла телеграмма от Юриной мамы, она сообщала, что в начале июня приедет к нам, чтобы помочь нам в первые дни после родов и с ребенком познакомиться. Я была растрогана, но и хлопот прибавилось, хотелось все подготовить к ее приезду. И вот как-то воскресным теплым, даже жарким днем, вышли мы с Юрой и Пуськой погулять по центру города. Внезапно я почувствовала, что у меня начались схватки. Сначала я даже не поняла в чем дело. Встретили Миллеров. А. М. спросил: "ну когда же рожать будете?" А я, смеясь в ответ: "а я уже рожаю". Посмеялись и разошлись. Однако я сказала Юре, что надо немедленно идти домой, собраться и срочно отправляться в роддом, хотя перерывы между схватками были еще довольно длинными. Покормила и уложила Пуську и мы, не торопясь, с остановками на пережидание схваток, благополучно дошли до роддома. Впервые я успела пройти все требующиеся процедуры, успела полежать в предродовой палате и только под утро меня отправили в родовое отделение. На этот раз все у меня было "как у людей": и схватки болезненные (но я научилась переносить их без крика), и роды отнюдь не мгновенные, и без разрывов обошлось. Уже начало светать, когда на свет появился мальчик весом 3.770 кг и гигантским ростом 57 см. И опять блаженное состояние, чувство счастья и глубокий, долгий сон. Имя у нас было давно заготовлено, пригодное и для мальчика и для девочки: Евгений.

Первые дни Женька был очень страшненьким: длинный скелетик, обтянутый кожей, худущие руки и ноги, напоминающие щупальца, сплющенный нос и сморщенное личико. Но теперь-то я знала, что все это решительно ничего не значит, уже через месяц будет очаровательным.

Моя выписка пришлась на день приезда ЛН. Поезд приходил утром, и Юра сначала встретил мать, а потом, завезя ее домой, пришел за мной с огромным букетом цветов. После родов, прошедших так благополучно, я была совершенно непривычно для себя слабой и беспомощной. Куда делся мой могучий организм, я себя не узнавала. Какое счастье, что приехала Л.Н. и сразу занялась хозяйством. Меня хватало только на кормежку Жени, но он тоже был слабеньким, и каждая кормежка продолжалась долго, и выматывала нас обоих.

Какова же была Юрина мать? Это была благообразная стройная дама, выше среднего женского роста, с хорошей осанкой и фигурой, почти всегда в очках (или пенсне?), скромно, но со вкусом одетая: в белоснежной блузке и длинной юбке, с простой, но какой-то приподнятой прической. Она не была ни болтливой, ни экзальтированной, но меня удивило, что она как будто осуждала всех, о ком она говорила. Первое, что я услышала, от нее после слов знакомства, была удивившая меня фраза. Устанавливая в банку букет цветов, она сказала: "какой, однако, у меня сын находчивый. С одним букетом и мать встретил на вокзале, и жену в роддоме". Позднее, когда я, извиняясь за свою слабость, рассказала ей, что врачи настаивали на том, чтобы я сделала аборт, и даже заставили написать обязательство не обращаться с претензиями, она заметила: "и правильно, не надо было спешить, еще намучаетесь; на мужскую помощь нельзя рассчитывать". Говорилось все это спокойным голосом, но осуждение чувствовалось. Вечером, когда Юра привел из ясель Пуську, она, как будто, оттаяла. Подарила Пуське игрушки, сама с ним поиграла и оба, вроде, остались довольными друг другом. Мне Л.Н. напоминала типичную учительницу дореволюционной гимназии. Оказалось, что она таки и работает учительницей в школе-семилетке.

Вечером мы устроили праздничный ужин, что-то Юра купил на рынке, что-то привезла Л.Н. Она рассказывала про Риту и тоже с осуждением. Она считала замужество дочери несчастьем и жаловалась Юре: "ты только подумай, выскочила замуж за какого-то неотесанного завхоза, только потому, что он будто бы спас ее в войну от голодной смерти. У этого ее Ивана Ивановича даже высшего образования нет, кончил-то ли техникум, то ли рабфак. С ее-то внешностью могла бы найти и получше". Была извлечена на свет фотография Ритиного семейства. Рита, красивая молодая женщина с темными волнистыми волосами, с лицом, похожим скорее на испанку, нежели на русскую. Рядом с ней молодой мужчина с типично русским, довольно славным, но хитроватым лицом, держит на руках крохотное создание в чем-то светлом и воздушном, а между ним и Ритой сидит светловолосая девочка лет 3-4х с косичками. Юра заметил, что Рита очень изменилась и похорошела за 5 лет их разлуки, а я добавила: "И.И. выглядит молодым и симпатичным, и, главное, семья производит впечатление вполне счастливой, и может быть не стоит расстраиваться". Но Лидия Николаевна продолжала твердить, что И.И. воспользовался Ритиным отчаянным положением.

На следующий день у меня была температура под 40 и все признаки сильного отравления. Скорее всего, было это не отравление, а просто мой ослабленный родами организм не выдержал нашего праздничного ужина. К врачу я не обращалась и дня через два была уже на ногах и начала выходить с коляской. С Л.Н. отношения были хорошие, но без особой теплоты. Меня удивляло и отталкивало от нее почти всегда присутствовавшая обвинительная нотка в ее рассказах об окружающих людях. Рассказывая о жизни в эвакуации в Сарапуле, она обвиняла во всех смертных грехах Нуну, которую я знала еще мало, но после лета, проведенного на водохранилище, казавшуюся мне очень симпатичной. Особенно меня удивило, что Л.Н. обвиняла ее в небрежном отношении к дочери Ляле, которое будто бы, и послужило причиной их разрыва. Я даже позволила себе предположить, что может быть, она слишком строго относится к людям и слишком большое внимание уделяет их недостаткам и не видит их хороших черт, которые наверняка существуют и, возможно, даже перевешивают отрицательные. Как будто Л.Н. на меня не обиделась. Она продолжала активно помогать мне, а ко времени ее отъезда я уже и сама могла справляться со своими обязанностями. Расстались вполне дружественно. Я искренне поблагодарила ее за неоценимую помощь и посоветовала съездить к дочери в Латвию, но она даже представить себе не могла, что будет жить у "этого завхоза". Судя по фотографиям, которые я нашла в Москве, Л.Н. приезжала к нам еще весной 1949 г., но у меня почему-то этот ее визит в памяти не сохранился. Побывала она, по-видимому, перед нами и на Рижском взморье у Риты, о чем, опять же свидетельствует найденная мной фотография.

К концу июня начался ремонт дома, и мы переехали в "дом на окраине". Летом там было хорошо, потому что жили мы, как на даче. Выйдешь из дома, пересечешь большую зеленую поляну и ты уже в прекрасном лесу, а там и до р. Миасс не далеко. Перед рекой неширокая поляна, а за ней берег реки в зарослях кустарников. Но все хорошее связано только с летом, ведь за летом будет неизбежная зима. И тогда все будет плохо. Все очень далеко: Пуськины ясли, магазин, рынок, работа, поликлиника. И все только пешком. Хотя я чувствовала себя прилично, но по-прежнему на длинном пути из дома к центру и обратно меня обгоняли если и не старушенции, то, во всяком случае, большинство пешеходов. Где моя прежняя Кыштымская лихость и неутомимость? Быстро уставала и на очередном обследовании оказалось, что у меня неблагополучная реакция РОЭ (реакция оседания эритроцитов, высокое значение которой свидетельствовало о наличии воспалительного процесса в организме).

И все-таки летом нам было очень хорошо. По вечерам, уложив детей, мы часто ходили в лес, доходили до реки и возвращались обратно. Однажды неожиданно, как это часто бывает на Урале, налетела гроза. Мы повернули, и чуть ли не бегом, поспешили домой по обочине дороги. И, все-таки, гроза приближалась к нам быстрее, чем мы к дому. В огромное дерево, мимо которого мы проходили, и от которого находились метрах в десяти, ударила молния. Как по команде нас обоих пригнуло к земле, ноги подкосились, и мы оказались стоящими на коленях (по-видимому, под действием шагового напряжения). После этого случая я стала себя чувствовать странно: кожа обрела повышенную чувствительность, любое даже легкое прикосновение стало болезненным, а вышеупомянутое РОЭ взметнулось аж до 48 (вместо нормальных 6-12).

Заниматься собой времени не было, надо было готовить Пуську к отправке с яслями в деревню. Все уже было готово, когда случилась беда: в яслях Пуська прищемил в дверях указательный пальчик на руке, причем так сильно, что необходимо было длительное наблюдение врача и перевязки. Подумав, я решила никуда его не отправлять и оставить на лето дома. Ведь мы жили далеко от всех челябинских заводов, я в отпуске, будем гулять побольше в лесу и на берегу реки; там воздух наверняка чистый. С тех пор я с коляской, с Пуськой и с основательным рюкзаком ежедневно уходила в лес чуть ли не на целый день. Там я собирала для Пуськи землянику (а позже малину), как правило, не меньше стакана, там я кормила Женю и обоих укладывала спать. К приходу Юры мы возвращались домой. Обеды я готовила накануне вечером, так что для приготовления нашей основной вечерней трапезы много времени не требовалось.

Вспоминая это лето 1947 года, я внезапно вспомнила, как мы с крохотным Женей попали в очень серьезный ураган, как мы удивительным образом благополучно его перенесли, и как нам никто не хотел поверить. Было это, наверное, в то время, когда Пуськины ясли еще не уехали в деревню, во всяком случае, Пуськи точно с нами не было. Был тихий жаркий день, ничто не предвещало урагана. Уже выходя из леса к реке, я услышала какой-то гул и поразилась необычным цветом неба: оно было желтым, почти оранжевым. Стало ясно, что надвигается что-то страшное. Я быстро пересекла поляну и поспешила к прибрежным кустам, загнала коляску в самую гущу кустов, вынула спящего Женьку, завернула в полиэтиленовую пленку, легла на бок, спиной к надвигающемуся шквалу, положила Женю, завернутого в пленку, перед собой и стала ждать, что же будет дальше. Уже слышался не только гул, но и треск, и грохот ломающихся деревьев и несущихся по ветру сучьев и обломков. Вот нас накрыло гибкими ветками кустов, пригнувшихся к самой земле. Вот упали, вывернутые с корнем две стройные сосны, неосторожно "выбежавшие" на поляну за сплошную стену леса. Первый удар стихии наши спасители кусты, и мы вместе с ними, выдержали отлично. Небо теперь не желтое, а сине-черное. Стемнело. Ветер стал гораздо тише, но грохот продолжался. Из черных туч к земле и к реке устремлялись яркие изломанные стрелы молний и, сразу же за ними, раздавался грохот грома. Теперь я видела, как уже и в гуще леса валились деревья: березы переламывались пополам, а сосны падали вместе с веером вывернутых из земли корней. Сильнейшая гроза продолжалась дольше удара урагана, но и она постепенно уходила все дальше и дальше. Стало совершенно тихо, но было ясно, что это еще не конец. Скоро по пленке застучали первые тяжелые капли дождя. Я быстро сняла платье, вынула из коляски Женины вещи и все это засунула под пленку к спящему Жене. Знаю, что в это трудно поверить, но Женя проснулся только когда нас накрыла стена дождя, но это было уже не страшно, переждем в кустах и дождь. Дождь был сильный, почти ливень, но к счастью продолжался недолго. И вот, наконец, посветлело, и наверху, в разрывах туч, показались уже клочки голубого неба.

Когда я рассказала, что мы с Женькой пережили все стадии нынешнего урагана на берегу реки Миасс, нам никто не хотел верить, уж слишком тяжелые последствия были даже в самом городе: сорванные крыши домов, перевернутые ларьки, поваленные опоры линии электропередачи. Не обошлось даже без смертельного случая. Юра тоже поверил только после того, как я во время вечерней прогулки показала (предварительно рассказав обо всем) и две вырванные с корнем сосны на опушке, и место нашего укрытия. Кстати там я позабыла свой мокрый купальник, который сняла, чтобы переодеться в сухое. Так и висели, покачиваясь на ветвях кустов, две его составляющие. Дорога через лес была местами полностью перекрыта лежащими деревьями, наглядно демонстрируя, что нам пришлось бы пережить, если бы ураган застал нас в лесу.

Лето проскочило быстро, почти незаметно. Началась долгая и трудная зима. Наша "квартира" оказалась очень холодной. Доставалось и Юре и мне. Юра каждый день отводил в любую погоду Пуську в детский сад. У меня продолжалась так и не опознанная болезнь. Правда, благодаря ей мой послеродовой отпуск растянулся на всю зиму. Мне регулярно надо было ходить на проверку, но РОЭ так и не снижалось. Каждый раз приходилось таскать с собой Женьку. В конце концов, мне дали направление в больницу на полное обследование. В наших условиях это было просто невозможно, и я категорически отказалась и перестала ходить на обследование, тем более что Женя заболел воспалением легких. Чего мы только не придумывали, чтобы довести температуру в комнате, хотя бы в районе Женькиной кроватки, до 15 0 С. Как я мечтала о том, чтобы дожить благополучно до марта. К этому времени обещали закончить ремонт, но потом его окончание перенесли на 1ое мая. К счастью, весна выдалась ранней, и уже с апреля стало гораздо легче, а в конце апреля начались даже жаркие дни.

Вспомнился забавный эпизод. Как-то ранней весной ко мне неожиданно заявился посланец из Москвы с посылкой от Толи для Пуськи. Времена в Челябинске тогда были не только холодные, но и довольно голодные. Доставать для детей какие-либо фрукты можно было только на рынке у приезжих южан за какую-то несусветную цену, а у меня был пунктик: я считала обязательным скармливать каждому мальчику по яблоку в день. В посылке был большой пакет с яблоками и какая-то одежда для Пуськи. Хорошо помню, что, несмотря на радость от такой приятной и своевременной посылки (яблоки!), я была озабочена желанием побыстрее спровадить гостя. Уж очень неприглядную картину представляло собой наше жилище: вся комната опутана веревками с сохнущими пеленками, проводами к плиткам с открытыми спиралями, являющимся у нас отопительными приборами, тут же детская кроватка с Женей и тут же корыто на двух табуретках, где я в тот момент занималась стиркой. Я извинилась за бедлам, как можно веселее, стараясь объяснить его будто бы предстоящим завтра переездом. Воображаю, что посланец мог рассказать Толе об условиях жизни его сына. Сам Пуська, естественно, при этом не присутствовал, ибо находился в детском саду.

К 1-ому мая мы, наконец, переехали и "жить стало лучше, жить стало веселее". Однако сам первомайский праздник оказался для нас отнюдь не веселым. Погода замечательная, жара под 30 0 С, но у меня после переезда температура 38,5, и я мечтаю лишь о том, чтобы поскорее отправить Юру с мальчишками на прогулку посмотреть демонстрацию, а самой лечь и спокойно отдохнуть. Одела Пуську, а Юра, одевая Женю, вздумал с ним поиграть: взял за обе ручки и поднял. И вдруг Женькин вопль: что-то случилось с ручкой. Юра растерялся и уверял, что не может быть ничего серьезного и скоро все пройдет. Не проходило. Я срочно отправила Юру к Миллерам за адресом их домашнего врача, которому они безоговорочно верили, и который умел все. Когда Юра принес адрес, я приуныла. Это было далеко, но делать нечего. Юра попытался уложить Женьку в коляску, но любое положение вызывало новые вопли. Я буквально "озверела", говорила, что ребенок не игрушка и, что я больше не могу слышать его крик. Нашла положение, в котором Женя боли не чувствовал, и в таком положении прибинтовала ручку к туловищу, однако уложить ребенка в коляску не удалось и мне. Сказав Юре, что к ребенку его больше не подпущу, я завернула Женю в легкую пеленку, взяла на руки и пошла. Это было долгое путешествие, но странным образом ни температуры, ни усталости я не ощущала, хотя нести на руках почти годовалого ребенка, так чтобы ему не было больно, было совсем не легко. Доктор начал осмотр. Под непрерывные крики он пытался по-разному двигать его ручонку, потом неуловимое быстрое движение, дикий вопль и... тишина. Действительно был вывих, и его удалось вправить с первой же попытки.

Назад мы шли очень долго. По дороге я даже нашла укромный уголок и покормила Женю грудью, после чего он моментально заснул. Потом мы опять долго шли, но я была совершенно счастлива и уже корила себя за то, что не позволила Юре пойти с нами с коляской, она бы сейчас очень пригодилась. Кстати Женя был единственным из моих детей, которого я кормила почти до года. Правда, когда я в этот вечер забыла покормить его на ночь, то утром оказалось, что молока у меня уже нет.

И последнее воспоминание, связанное с "домом на окраине". Приблизительно через месяц после возвращения на ул. Борьбы, мне передали, что меня дожидается письмо. Женька уже был в яслях, но я еще к работе не приступала. Пошла за письмом и зашла к женщине, которую просила забирать письма, приходящие на мою или Юрину фамилию. Взяла письмо, немного поговорила, поблагодарила и уже собиралась уходить, когда соседка, явно стесняясь, напомнила мне, что при отъезде я взяла у нее в долг 10 рублей. Боже, как же мне было стыдно. В довершение оказалось, что у меня с собой денег не было. Я действительно совершенно забыла об этом долге и, скорее всего, не напомни она, я так бы никогда и не вспомнила. Чтобы доказать этой милой женщине, что я действительно забыла, и в наказание себе, тут же пошла домой, достала деньги и незамедлительно вернулась. Как я не торопилась, на всю "операцию" ушло часа два, но мне кажется, что женщина в результате поверила мне и не сомневалась в моей искренности.

С переездом на улицу Борьбы начался новый этап жизни в Челябинске, в котором большую роль играла для меня работа и все с ней связанное, но, естественно, я буду писать здесь в основном не о работе.

Наш дом после ремонта претерпел значительные изменения. Теперь наша комната была разделена перегородкой без двери и в ее передней части у нас теперь была выделена кухня. Кроме того, три ступеньки со двора вели в небольшое помещение, служившее прихожей. Из этой прихожей, кроме входной двери было еще две: одна служила входом в нашу большую комнату, а вторая (слева) еще в одну небольшую комнату, которую занимал бывший трудармеец, а теперь конструктор будущего проектного института, Андрей Андреевич Бонзе. В этой не отапливаемой, но, тем не менее, не вовсе холодной прихожей, общей для нас и А.А., был установлен умывальник, а на стенах были вешалки для верхней одежды. Там же стояли ведра с водой, висели на стене коромысла и хранились кое-какие громоздкие вещи: санки для мальчишек, лыжи и велосипеды. Во дворе, справа от нашей лесенки, был еще вход в пристройку, которая превратилась в небольшую однокомнатную квартиру. В ней жила молодая одинокая женщина из администрации ОПКУ - Вдовина. Это в нашем углу, а вход в первую половину дома тоже с маленькой лесенкой. Кто жил в той половине вспомнить не могу, может быть, главный бухгалтер, а может быть, уже кто-то другой. Двор стал ровным, чистым, уютным.

В это лето я распрощалась, наконец, со своей загадочной болезнью. Я про нее просто забыла. Когда меня все-таки заставили сдать анализ крови, то оказалось, что РОЭ почти в норме. Так и осталось неизвестным: с чем было связано четырехкратное повышение РОЭ, и какой именно непорядок в моем организме вызывал это повышение. Мне почему-то кажется, что все началось с близкого удара молнии и действия "шагового напряжения", но может быть я и ошибаюсь.

Женя уже посещал ясли, ему было больше года, а он все еще не ходил самостоятельно. Может быть, причиной была трудная холодная зима в "доме на окраине" и тяжелое воспаление легких, которое он там перенес. У него в яслях в центре большой комнаты стоял огромный манеж для "ползунков" и я помню, как обидно мне было видеть среди ползающих малышей своего Женю, передвигающегося вдоль края манежа, держась за его барьер. В яслях его любили, не могли нахвалиться: ест хорошо, спит днем хорошо, никогда не скандалит и не причиняет никому никаких неудобств. Зато дома он вымещал на нас свою вынужденную пассивность в яслях. Он капризничал и успокаивался только на прогулках.

И я старалась по вечерам отправлять Юру гулять с ним без коляски, чтобы он держал Женю за руку. Наконец в сентябре, когда ему стукнуло уже 1 год и 4 месяца, он, наконец, пошел, полностью избежав стадии ползания. Обычно с прогулки Юра приносил Женю на руках. Однажды, когда я вышла на улицу, чтобы разыскать гуляющих, я увидела картину, приведшую меня в полный восторг: Юра шел, а впереди него бежал Женя. Он именно бежал, и, не упав ни разу, добежал до меня. И сразу прекратились вечерние скандалы, но зато теперь за ним нужно было "смотреть в оба". Больше всего волнений причинял мне колодец, расположенный в нашем дворе перед входными воротами. Хотя для приготовления пищи вода в нем была непригодна, им часто пользовались все обитатели нашего дома, нередко приходили и из соседних домов. Колодец закрывался тяжелой деревянной плитой, но частенько люди, набрав воду, забывали положить на место плиту. Каждый раз, уходя из дома и возвращаясь домой, я обязательно проверяла, на месте ли плита, и старалась еще положить на нее тяжелый камень.

В это лето 1948 года по воскресеньям ОПКУ часто устраивало "выезды на природу" своих сотрудников на целый день. Мы с мальчишками старались принимать в них участие. Иногда с нами ездили и Гоосены. Кира все еще была в Челябинске, а вот Леночка и Женя Парини этим летом поженились и уехали в Москву. Людмила Николаевна часто ездила с нами и Володя по-прежнему не отходил от нее. Вообще Володя в то время как-то очень легко сходился с взрослыми людьми. Обязательно кто-нибудь из взрослых уводил его от нас и он так охотно шел со всеми, что я начала опасаться, что также легко его сможет увести с собой любой, совершенно чужой, человек. А Женя, словно разбив какую-то сковывающую его скорлупу, начал расти "не по дням, а по часам". У него появился совершенно не соответствующий его возрасту аппетит. Особенно он любил сливочное масло и крутые яйца. Как-то на одной из загородных поездок, мальчишки надолго присоединились к соседней компании. Через некоторое время к нам подошла женщина из этой группы и спросила можно ли дать Жене шестое!! крутое яйцо? Когда Женя увидел разложенные на салфетки крутые яйца, он начал "уминать" их одно за другим. Я пришла в ужас, ожидая, что теперь бедный мальчик начнет корчиться от боли и умрет у меня на глазах от заворота кишок. Однако с Женей решительно ничего не случилось. Я уложила его спать и он безмятежно проспал до нашего возвращения домой. Так незаметно проскочило лето и теплая, погожая осень.

А что же на работе? Там начался набор сотрудников в будущий проектный институт. Помещение для него на ЧМЗ было еще очень далеко от завершения. Временно нам выделили какое-то недостроенное не отапливаемое помещение в центре города. Было оно плохо пригодно для работы, но было также очевидно, что зиму придется провести в нем. Появлялись новые сотрудники. Большинство из них после окончания Челябинского политехнического института. Их как-то распределяли между Юрой и мной. Ко мне попадали ребята, определенно желающие заниматься электроснабжением и подстанциями. Мне присвоили звание главного инженера проекта, благо была я как бы старожилом, и теперь возглавляла группу молодых специалистов, выбравших специальность электроснабженцев. Я уже писала, что давно мечтала о том, чтобы выполнить какой либо проект совершенно самостоятельно с начала и до конца. К тому времени в Свердловске проектный институт уже образовался и несколько лет успешно работал. Был там и отдел электроснабжения, возглавляемый опытным специалистом Николаем Ивановичем Калинченко. Если бы мне удалось съездить туда и хоть две недели посидеть и поработать в этом отделе! Увы, время было упущено. Сначала я не могла этого сделать по домашним обстоятельствам: не на кого было оставить двух маленьких детей. Теперь же, когда такая возможность появилась, я не могла оставить группу молодых специалистов, тем более, что неофициально я считалась как бы заместителем Юры, а он часто уезжал в Свердловск набираться опыта и договариваться насчет передачи нам части их работ. Юра договорился, что наиболее простые, но срочные работы они будут передавать нам.

По моей просьбе он привез от них какой-то их проект электроснабжения, который мог бы служить нам в качестве образца. Вместе с этим он привез и заказ на проект, не сложный, но, к сожалению, срочный. А дело было еще осенью, когда я только что устроила, наконец, обоих мальчиков в детские учреждения и разрывалась между работой и домашними заботами, но делать нечего, засела сама за проект. Взяла Свердловский образец, внимательно прочла пояснительную записку и приступила к работе. Однако расчет нагрузок, который является азбукой и первой стадией любого проекта электроснабжения, в "образце" не нашла. В записке были приведены только результаты расчета, отдельно по низковольтным и высоковольтным потребителям, и была ссылка на приложение, а само приложение отсутствовало. Как полагается оформлять расчет нагрузок, так и осталось для меня загадкой. Стараясь поскорее выдать задание конструкторам (а конструктора у нас уже были, и опытные), я посчитала суммарную мощность высоковольтных потребителей, прикинула мощность трансформаторов собственных нужд, выдала задание конструкторам, а сама занялась схемами, полагая что к нагрузкам вернусь позднее. В то время еще не существовало комплектных распределительных устройств и все приходилось делать самим. Не вдаваясь в подробности нашего первого проекта подстанции, могу сказать, что все было сделано быстро и с нашей точки зрения не плохо. Конечно, мне следовало бы поехать с проектом в Свердловск самой, но в это время заболел Пуська, и проект повез Юра.

Как сейчас, помню Юрин звонок из Свердловска. Проект рассмотрен и принят, но с расчетом нагрузок полный конфуз (он просто отсутствовал) и пояснительную записку нужно срочно исправить. Я заставила Юру по телефону рассказать мне, как полагается оформлять расчет нагрузок, и он мне объяснил. К его приезду у меня расчет был уже готов, и были внесены изменения в пояснительную записку. К счастью, когда я заменила свои прикидки нагрузок настоящим расчетом, то оказалось, что ни общая нагрузка подстанции, ни мощность трансформаторов собственных нужд практически не изменились, но мне было очень стыдно. Таков был мой первый опыт проектирования, хотя и не совсем удачный, но со счастливым концом и многому меня научивший.

Зима 1949 года была холодной, и наше временное помещение часто оказывалось совершенно непригодным для работы, но набор сотрудников будущего института продолжался. Этой зимой ко мне в отдел электроснабжения и подстанций пришла Людмила Александровна Пинчук. Родом она была, насколько я помню, из районного центра Челябинской области Сатка, но училась то ли в Свердловске, то ли еще в каком-то большом уважаемом городе. Во всяком случае, институт она окончила хороший и факультет самый подходящий: в вопросах электроснабжения разбиралась лучше кого-либо другого из нашего отдела. В институте она встретилась со своим мужем Иваном Семеновичем Пинчуком. В Челябинск они приехали по направлению, полученному И. С., но какую специальность он получил в институте и где работал в Челябинске, вспомнить не могу. Вновь поступающие сотрудники сразу распределялись по профилю отделов будущего института, но работать в нашем "холодильнике", обогреваемом только несколькими обогревательными приборами, можно было далеко не всегда.

Было несколько дней, когда в довершение всех бед, нам еще и электричество отключили. В эти дни мы предпринимали лыжные прогулки на целый рабочий день в Челябинский парк, где можно было хорошо походить на лыжах и даже покататься с горы, используя для этого нижнюю часть прыжкового трамплина. За эти дни наш новый коллектив будущего института хорошо перезнакомился друг с другом. Все новые проектанты, за редким исключением, были совсем молодыми и как-то незаметно мы с Юрой превратились и по возрасту и по занимаемой должности в Георгия Станиславовича и Ирину Вячеславовну. Со своими сотрудниками я всегда была "на вы", что совсем не мешало дружбе, которая возникла у меня с Люсей Пинчук, а вскоре и с ее мужем Иваном Семеновичем. Несмотря на неблагоприятные условия, в эту зиму мы начали выполнять комплексные проекты отдельных цехов и даже рудников.

Летом 1949 года мы всей семьей ездили на отпуск в Латвию. Юрина сестра Рита устроилась работать на все лето инструктором физкультуры в приморский санаторий вблизи ж.д. станции Авоты. Вся семья Риты жила там бесплатно, а для нас она сняла за сравнительно небольшую плату пустующую комнату, предназначенную для обслуживающего персонала санатория. Ребята мои часто болели, и детский врач охотно дала мне справку, позволяющую получить дополнительный отпуск за свой счет. У Юры отпуск был недоиспользован несколько лет, так что в Латвию мы отправлялись всей семьей на полных полтора месяца. Я очень надеялась на то, что эта поездка серьезно укрепит здоровье мальчишек. Полтора месяца на северном море, что может быть лучше? В то время, когда Рита была занята в санатории, мы "пасли" всю детскую ораву, состоящую из двух наших мальчишек и двух Ритиных девочек. Отношения у нас с Ритой сложились прекрасные, мне она очень нравилась. Иван Иванович приезжал раза два в неделю, нагруженный продуктами.

Готовила еду, как правило, Рита, а мы с Юрой старались помогать ей с уборкой и прогулками с детьми. Больше всего, конечно, мы бывали на море, в котором детям на мелководье было привольно и совершенно безопасно. Однако в Латвии погожие дни бывают далеко не каждый день. Вечерами, а так же в холодные пасмурные дни, мы с Юрой и со всей детской оравой уходили в лес, занимавший довольно широкую полосу по другую сторону приморской железной дороги. Совершали длительные прогулки, иногда заходя в Майори.

В то время родители Толи приобрели на рижском взморье собственную дачу, на которой проводили все лето. Не помню как именно, но Толя как-то связался со мной и мы договорились, что я отдам Пуську на целый день и разрешу увезти его на дачу родителей. Я очень волновалась, думая, что на процедуру "передачи" ребенка придут и его родители, однако в назначенное место и в заранее оговоренное время Толя пришел один. Володьке я рассказала, что этот день он проведет вместе со своим папой на даче у бабушки и дедушки, напомнила ему как мы вместе жили на водохранилище два года тому назад. Пуська ничего не помнил (ведь в то лето ему еще не было 2-х лет), но охотно ушел с Толей, а я целый день (хоть и старалась "виду не показывать"), но места себе не находила и все время думала: "что я буду делать, если вечером мне Пуську не приведут? Слава Богу, вечером Толя вручил мне сияющего Пуську с огромным деревянным кораблем в руках. Этот корабль мог плавать в тихую погоду даже по морю, и Пуська был в полном восторге. В дальнейшем он хорошо послужил для игр на пляже всех четверых детей. Пуське было без двух месяцев пять лет, и я удивилась тому, что он ничего не рассказывает об этом, проведенном у Нетушилов, дне. Спросила у Толи, и он сказал, что все было замечательно, только Елизавета Ивановна всплакнула. Если не ошибаюсь, то именно тогда Толя собрался жениться, и я передала ему все требующиеся от меня бумаги для расторжения нашего брака.

Это лето было очень хорошим и для знакомства с Латвией, и для здоровья детей. По воскресеньям мы иногда разными составами ездили в Ригу, бывали и в квартире И.И. и Риты, до сих пор помню их адрес: Виландес 2, кв.9. Мне очень скоро стало ясно, что в то время главные руководящие посты и в городах, и в приморских поселках (в деревнях мне бывать не приходилось) занимают русские и отношение к ним, хоть и вполне вежливое, но отнюдь не дружественное. Вспоминаю как я, возвращаясь из Риги в Авоты, разговорилась в поезде с одним латышом, вполне прилично говорившим по-русски. Проезжали мимо садов, в которых ветви яблонь были полны огромными красивыми яблоками. Я восхищалась чудесным урожаем и предположила, что в будущем году на этих деревьях не будет ни одного яблока. Мой собеседник сказал с явным осуждением: "это у вас, русских, ни одного яблочка бы не было, вы деревья не жалеете, да еще нас пытаетесь учить. А мы, перед тем как яблоки в рост начинают идти, каждый год срываем все лишние, чтобы дерево не перегружать и у нас такие урожаи каждый год". Другой разговор состоялся у меня в теплице, в которую нас с Юрой повез как-то ИИ. Пока он улаживал там свои дела, ко мне подошла одна из работниц и мы с ней разговорились. В разговоре, я, между прочим, спросила ее, как в Латвии относятся к приехавшим сюда русским. Она сказала, что относятся по-разному, но была и такая фраза: приехали и такие (и их не мало), которые норовят стать начальниками, а сами в деле ничего не понимают. Зачем нам такие начальники? Вот прежний садовод шикарно жил, вон в том двухэтажном доме (и она указала на красивый дом-виллу, утопающую в зелени и цветах), зато и был знаменитым на всю страну. Кто только к нему не приезжал советоваться и учиться, а сейчас любой работник больше начальника понимает. Хорошо еще если человек хороший, понимает и старается не командовать, а побыстрее научиться". Говорила она без злобы, но из этого разговора я поняла, что И.И. нелегко приходится в его хозяйственной деятельности, тем более что, скорее всего, он не был большим специалистом, разве только "человеком хорошим".

Для ребят лето оказалось чудодейственным, и с тех пор они почти не болели. А перед самым отъездом домой мы чуть было не попали в серьезную аварию. В день отъезда мы всей нашей большой компанией гуляли по Риге. Возвращались домой на трамвае. Я сидела у окна перед самой кабиной водителя с Женей на руках и наблюдала сцену, которую помню до сих пор. По боковой улице, идущей под значительным уклоном и "впадающей" в улицу, по которой идет трамвай, несется на нас грузовик, не сбавляя скорости. Смотрю на него с удивлением и думаю: "пора бы ему затормозить". А он не останавливается. Чувствую, что если сейчас не остановится, то врежется в наш трамвай. Вдруг трамвай заскрежетал, затормозил и даже дал задний ход. Грузовик перескочил через рельсы (противоположного направления), подскочил и врезался в моторную кабину нашего трамвая, который успел таки основной своей частью сдвинуться назад. Последовал страшный толчок, все повалились кто куда, трамвай содрогнулся и сошел с рельсов, но не перевернулся, а грузовик развернуло параллельно рельсам, и он, наконец, замер. Вожатый открыл двери, и пассажиры вывалились из вагона. Большинство так и не поняло, что именно произошло, но я то все видела и понимала, что если бы вожатый во время не среагировал, то нам с Женькой точно не поздоровилось бы (судя по развороченной моторной кабине и повреждениям, полученным грузовиком). Так окончилось лето 1949 года.

Конец 1949 года и весь 1950-ый были полны новыми людьми и событиями. Состоялся, наконец, переезд проектантов на ЧМЗ, сначала в какой-то барак, то есть опять временное помещение, но вроде бы уже существовал проект здания будущего института и даже было определено место для его строительства. Как известно, нет ничего постоянней временного, и действительно в этом бараке институт просуществовал на менее четырех лет. Ко времени переезда количество сотрудников значительно возросло, в том числе и в отделе электроснабжения. У нас в отделе появился Владислав Владиславович Пилат, но временно, до создания настоящего металлургического отдела. Жена Пилата, Таня Захарова, работала в Челябинском отделении Гипромеза, и жили они в соцгороде ЧМЗ. Надо сказать, что соцгород строился и хорошел на глазах. Каменный двухэтажный дом, в котором жила мама и который еще недавно казался одним из лучших домов соцгорода, теперь совсем потерялся среди новых пятиэтажных домов. Чувствовалось, что соцгород строился по плану, и уже были проложены широкие длинные улицы-проспекты с выделяющимися зданиями кинотеатров, клубов и других общественных зданий. Но я отвлеклась, возвращаюсь к новым сотрудникам.

Пилат был очень способным, но нервным, порывистым и легко возбудимым человеком. Удивительно милое, доброе лицо, круглое, но худощавое, как бы обтянутое кожей, с небольшими проницательными глазами, никак не предвещало такой "взрывчатости" характера. Даже доказывая свою правоту в чисто технических спорах, он быстро возбуждался почти до крика (я называла эти вспышки "плач Пилата"). С Пилатами и Пинчуками мы очень подружились, собирались вместе по праздникам у Пилатов или у Аманов на ЧМЗ. Одной из первых пришла в наш проектный институт Люба Евсепкина. Она работала в общепромышленном отделе, но как-то быстро привязалась ко мне. Это была довольно высокая девушка с густыми черными курчавыми волосами, добрая, отзывчивая и одинокая (ее родные жили в другом городе). Она часто бывала у нас дома. Иногда я вместе с ней гуляла с мальчишками, и они к ней быстро привязались.

Были еще две совсем молоденькие (но уже замужние), симпатичные девушки. Одна из них, Верочка Маркина сначала работала копировщицей, потом чертежницей и постепенно доросла до настоящего конструктора. Она была миловидной, темноволосой, небольшого роста, серьезной, тихой, но отнюдь не робкой и умевшей внушать к себе уважение. Мне она очень нравилась. Вторая работала у нас секретарем-архивариусом. Была она хорошенькой, с большими навыкате серыми глазами, светло-русыми волосами, веселой и общительной. Звали ее по-уральски Стюра (полное имя, кажется, Анастасия), а вот фамилию вспомнить не могу. Ее муж Иван был не то в армии, не то в длительной командировке и она иногда к нему уезжала на несколько дней. Вообще же помню очень многих, но с трудом вспоминаю фамилии или хотя бы имена.

В связи с переездом на ЧМЗ, который должен был продолжаться не менее двух недель, предполагалось отправить побольше сотрудников в командировки. К тому времени мы получили уже довольно много заказов на проектирование и, в том числе, на проектирование электроснабжения нескольких горнорудных предприятий, а проще рудников. Никто из наших сотрудников не имел о них ни малейшего представления. Родилась идея: послать для ознакомления пару сотрудников в Гипроруду, центральное отделение которой находилось в Ленинграде. По всему выходило, что ехать надо мне: должен же руководитель группы электроснабжения знать с какими работами предстоит сталкиваться его сотрудникам. Когда возникла необходимость моей длительной командировки, перед нами встал вопрос: а как же быть с мальчиками? Ясли и детские сады работали до 8-ми вечера. А дальше, а в выходные дни? Свою помощь предложили Люба Есепкина и Стюра. Они обещали помочь Юре в ведении домашнего хозяйства, включая и стирку, а на воскресенья обещала приезжать мама, или для разнообразия она предлагала привозить ребят утром к ней на ЧМЗ, а вечером приезжать за ними. Если же попадутся сдвоенные праздники, то мама соглашалась проводить с мальчиками оба выходных у себя и бралась обеспечить их ночевку и интересное времяпрепровождение. В спутники себе я выбрала Люсю Пинчук: она была и наиболее квалифицированным работником, и как человек была мне ближе всех. Хотя к тому времени у Пинчуков уже рос маленький сынишка Сережа, но большую часть года с ними вместе жила мать Ивана Семеновича. Помню, что было ей уже 85 лет, но она легко управлялась со всем семейным хозяйством, включая и малыша, и охотно отпустила Люсю.

Задолго до нашей поездки в Гипроруду произошло серьезное событие в нашей семейной жизни, положившее первую трещину в наших отношениях с Юрой. У нас дома случился пожар. Было это так. Каким-то образом в рабочий день дома оказались одновременно оба мальчика, причем не из-за болезни. До этого, еще прошлой зимой, мне приходилось оставлять Пуську одного. Обычно это случалось, когда Пуська выздоравливал после болезни, но еще не мог ходить в детский сад. В этих случаях я ходила на работу, но часто прибегала домой кормить больного и давать ему лекарство. Комнату я не запирала и просила кого-нибудь из живущих в доме заходить иногда проведать больного. А тут дома оба, причем оба здоровы - комбинация взрывоопасная. Больше всего я боялась, как бы они не выбежали на мороз раздетыми. В этот день приезжал представитель из Свердловска, и мне нужно было обязательно быть на работе, забежать хотя бы часа на два. Торопясь к определенному часу, я ушла, закрыв дверь комнаты снаружи. В разгар совещания кто-то вбежал и крикнул, чтобы я немедленно шла домой, что в нашей комнате был пожар, но ничего страшного не случилось и дети живы. Попросив Люсю продолжить разговор со свердловчанами, я кинулась домой. Что же случилось?

Оказывается, Пуська решил пообщаться с приятелем, который залез на подоконник со стороны улицы. Для этого Пуська подставил стул и тоже залез на подоконник. Для удобства общения он отодвинул занавеску, которая прямехонько попала на открытую спираль плитки, стоящей на столе перед окном. В спешке я забыла выключить плитку, которую мы включали зимой для дополнительного обогрева комнаты. Занавеска заполыхала, и Пуська пытался потушить ее, таская в кружечке воду из ведра, стоящего в кухне. Естественно, ничего не получилось. Пламя по горящей занавеске добралось до стены, лизнув по дороге приемник, стоящий на столе. И тут Пуська оказался молодцом: и находчивым и храбрым. Он понял, что справиться с огнем не в его силах. Он кулаком разбил окно, помог вылезти Жене и выскочил сам. Через это же окно соседи проникли в комнату, сорвали занавеску, организовали подачу ведер с водой и потушили таки пожар даже без вызова пожарных. Зато я оказалась в этом происшествии полной идиоткой, нет хуже - преступницей. Оставить двух детей 3-х и 6-ти лет в запертой комнате, да еще не выключить плитку. Сколько я знаю случаев когда деревянные дачи и даже дома, полыхая огромным костром, сгорали за полчаса, а хозяева, пытавшиеся потушить сами, теряли драгоценные минуты и не вызывали немедленно помощь. Пуська, слава Богу, во время сообразил, что он со своими кружечками воды с огнем не справится. Все сделал быстро и правильно, вот только в свои 6 лет не сообразил обмотать, хоть чем-нибудь, ручонку: след от шрама можно увидеть даже сейчас.

Меня тогда поразила Юрина реакция. Он в этот день был на каком-то объекте, вернулся поздно (именно поэтому мне было необходимо быть на работе) и во всем происшедшем обвинил Пуську: зачем ему понадобилось лезть на подоконник? Я тогда, впервые за нашу совместную жизнь, наговорила ему много обидных слов. Особенно я обозлилась, увидев, как он расстроился в связи с пострадавшим от пожара радиоприемником. Приемник этот мы привезли летом из Латвии. Был он большим, тяжелым, и по тем временам, самым современным, с очень хорошим звучанием. Его боковая стенка и крышка имели действительно жалкий вид, однако оказалось, что сам приемник практически не пострадал: огонь, видимо быстро ушел наверх по стенам, не успев, как следует заняться приемником. Тогда же я поняла, что отношение Юры к Володе после рождения Жени сильно изменилось, вплоть до несправедливых обвинений.

Не помню, в каком месяце состоялась наша с Люсей командировка в Гипроруду, скорее всего, было это в марте. Для меня эта поездка была знаменательна тем, что во время нее я опять сблизилась с Алей, так как по ее настоянию прожила в семье Безиковичей почти целый месяц.