Первые дни в новой семье

Я приехала в Москву в конце лета 53 года. Семья, в которой мне предстояло жить, состояла тогда из 2 человек – моего мужа Ефима Самойловича Ратнера и его матери Веры Михайловны. Они занимали две просторные комнаты в большой коммунальной квартире на 3 этаже углового пятиэтажного дома, выходящего одной своей стороной в Большевистский переулок (теперь ему вернули его прежнее имя Гусятников), а другой – в Большой Харитоньевский переулок, почти у самого его впадения в Чистопрудный бульвар. Другой конец Гусятникова переулка выходил на Мясницкую (ул. Кирова) почти у самой Тургеневской площади. В коммунальной квартире было в ту пору 7 комнат, и обитали в ней 6 семейств с общим количеством 12 жильцов. С нашим прибытием, а с точки зрения Веры Михайловны, вторжением, семейство Ратнеров возросло сразу до 5 человек самого различного возраста. Вере Михайловне было 74 года, Ефиму Самойловичу (в дальнейшем я буду называть его еще детским домашним именем Има) 42 года, мне 39 лет, Володе 9, а Жене всего 6 лет. В конце второй части моих воспоминаний я уже писала, что мое появление в жизни Имы и в его семье было для Веры Михайловны величайшей трагедией. Да и как могло быть иначе? Я это прекрасно понимала. Какая мать, а особенно еврейская, может обрадоваться, когда ее обожаемый сын, проживший с ней всю свою жизнь и достойный самой прекрасной жены, вдруг приводит в дом женщину с двумя невоспитанными хулиганистыми мальчишками, да к тому же еще и русскую. И я жалела ее, и даже предчувствовала ее неприятие, но надеялась победить его совершенно искренним желанием облегчить ей жизнь, разгрузив от многих хозяйственных забот. Вспоминаю такую картину первых дней. ВМ стоит около плиты, тяжело на нее опираясь, и жарит Име на ужин здоровенный бифштекс. Видно, что ей тяжело и неприятно, так как коммунальная кухня полна соседок, с которыми у ВМ, по моим наблюдениям, были очень напряженные отношения, вплоть до того, что с большинством из них она даже не разговаривала. От этой ее обязанности я освободила ее сразу же, и все первое время спрашивала, что, по ее мнению, следует приготовить вечером для Имы и для нее самой.

Я знала, что ВМ уже не повезло раньше с женитьбой ее младшего сына Боба, выбравшего себе в жены русскую девушку, совершенно, по мнению ВМ, его не достойную. Но все-таки у Ани (жены Боба) не было детей, и жили Боб с Аней отдельно. К ВМ Боб приходил довольно редко и, как правило, без Ани. Однако с моим появлением ВМ стала относиться к Ане значительно лучше, выбрав из двух зол меньшее. И Аня стала приходить вместе с Бобом, а иногда и одна забегала к ВМ.

Мне еще не приходилось жить рядом с человеком, не только не симпатизирующим мне, но явно осуждающим каждый мой шаг и едва терпящим мое присутствие. Первое время мне было очень тяжело, и каждый день я с нетерпением ждала возвращения Имы, чтобы выйти из "зажатого" состояния, в котором я пребывала целый день. Не озлобиться и не чувствовать в ВМ врага мне помогали понимание причины ее отношения ко мне, мой "хороший характер" (с детских лет моя мама внушала мне это) и великое множество неотложных дел, которые предстояло выполнить в самые первые дни.

Самым первым из этих дел было определение в школу Володи. Школа была почти рядом. Я сходила в школу, договорилась с директрисой и записала Володю во второй класс. И тут сразу же всплыло еще одно неотложное дело. В Челябинске всюду – и в яслях, и в детском саду, и в школе Володя всегда был под моей фамилией Корзун. При подаче документов выяснилось, что в метрике у него записана фамилия Нетушил. Что делать? Во всех возникавших вопросах я всегда советовалась с Имой, но тут он отказался мне что-либо советовать. По его мнению, вопрос этот слишком серьезный, и я должна его решать сама. Я задумалась. Если менять фамилию, то требуется оформить это официально. Если оставить по метрике, то уже в будущем году возникнут сложности. На следующий год Жене предстоит поступать в ту же школу – она была и ближайшей, и лучшей в нашем районе. Я представила себе, сколько возникнет вопросов, когда по школе будут бегать два родных брата с разными фамилиями, да и Володьке вдруг оказаться носителем совсем новой фамилии тоже вряд ли будет приятно. И я решилась, и провела всю процедуру, требуемую для сохранения Володиной привычной фамилии и официального изменения его законной метрической фамилии с отцовской на материнскую, т.е. с Нетушил на Корзун. Надо сказать, что это изменение впоследствии вызвало вполне понятную обиду А. В. Нетушила.

Вторым неотложным делом было устройство Жени на период до его поступления в школу. Нужно было устроить так, чтобы его не было в доме по крайней мере до возвращения Володи из школы или еще лучше до моего прихода с работы, чтобы, упаси боже, не обременять никоим образом ВМ. Пока же на время всех необходимых отлучек из дома (за продуктами, хлопоты по устройству в школу и т.д.) я обязательно забирала с собой обоих мальчиков и с ужасом думала, что я буду делать, когда меньше чем через месяц мне самой необходимо будет оформлять свой переход в Тяжпромэлектропроект. Не могу же я идти представляться начальнику Главка в их сопровождении. Подумав как следует, я решила, что Женю я смогу устроить и после 1 сентября, а начинать надо с более трудного, т.е. с перевода. Однако прежде чем рассказать историю, связанную с переводом, хочу рассказать забавную историю, случившуюся раньше.

Уже через неделю после моего приезда Има должен был уехать в командировку в Ленинград. Всего на 1 день, успокаивал он меня. Но это значит, что его не будет два вечера и две ночи, переживала я, но свое беспокойство держала при себе – надо, так надо. И тут вспоминается такая картинка. Вечер, Има только что уехал на вокзал к ночному поезду. Я уже всех накормила, мальчишек уложила и собиралась ложиться сама, даже в халат уже переоделась. И тут уже около 12 ночи раздается звонок во входную дверь, на который я даже не отреагировала. И напрасно. До рождения Наташки распределение членов нашего семейства в 2 больших комнатах было таково. В задней непроходной комнате площадью около 20 кв. м всегда жила и продолжала жить ВМ, а мы вчетвером разместились в проходной комнате площадью 24 кв.м. Для прохода в комнату ВМ в ней был отгорожен плотной занавеской широкий проход – коридор, ширина которого определялась взаимным расположением дверей обеих комнат. В комнате за занавеской раньше жил Има, а еще раньше – они с Бобом, а теперь живем мы вчетвером. Так вот, вслед за звонком в этот коридор без всякого предупреждения вваливаются три человека и прямехонько направляются к двери в комнату ВМ. Я еле успела выскочить, чтобы остановить вошедших и затолкнуть их за занавеску. Оказывается, меня пришли навестить мои институтские друзья – Адя Парфентьев, Жора Топчиев и Саша Констанцев. "Что же ты приехала и спряталась", - зарокотал было Адя басом, но я его остановила и шопотом стала объяснять обстановку. Мальчишки спят, но это еще полбеды, а главное - за дверью, в которую они чуть было не ввалились, спит больная ВМ, и ее нельзя будить ни в коем случае. Надо сказать, что после своего возвращения, кроме наших ближайших друзей, живущих в Мошковом переулке, Кости Юматова и Нуночки, да и то мельком, я никого еще не видела. Скромный и тихий Жора быстро оценил ситуацию, и с его помощью была наведена относительная тишина и установлен единственный приемлемый для меня режим общения – разговор шепотом. После этого пришедшая троица торжественно развертывает принесенный ими подарок - настольную гладильную доску. По очереди они с пафосом убеждают меня, что подарок более всего подходит для моего нынешнего статуса: жены, хозяйки и многодетной матери. Потом, естественно, вынимается бутылка вина, и я выхожу в пустую ночную кухню организовать хоть какую-то закуску и отыскать хоть какие-то емкости для питья. При этом поручаю Жоре следить за тишиной, а остальных умоляю молчать, дабы не потревожить и не разбудить ВМ. Вот так мы отмечаем нашу встречу после долгой разлуки. Причем я в основном уговариваю их говорить потише, преимущественно шепотом. Однако рокочущий бас Ади никак не превращается в шепот, и я сижу как на иголках, вздрагивая каждый раз, когда начинает говорить Адя. Я была очень рада встрече, и мы весело болтали больше часа, иногда даже забывая о тишине, но еще больше была рада, когда ночные гости собрались уходить. Перед уходом Адька наговорил мне всяческих гадостей, утверждая, что за эти годы я превратилась в жалкую провинциалку, курицу-наседку с узким кругом интересов, и такой останусь навсегда. Жора и Саша пытались поскорее увести Адю, а Жора тихонько мне шепнул, что Аде абсолютно нельзя пить, и что он теперь серьезный печеночный больной, но не хочет в это поверить. Самое удивительное, что от ВМ не последовало ни единого замечания или даже намека на то, что она знает о моих ночных гостях. Возможно, она действительно ничего не слышала и не просыпалась. В заключение описанного эпизода хочу рассказать о дальнейшей судьбе гладильной доски. Я всегда бережно храню подарки, а также вещи, напоминающие об отдельных этапах жизни, о людях и о новых местах. Эта доска следовала за мной во всех переездах, побывала во всех московских квартирах, в которых мне довелось жить, и только в 2003 году, т.е. на 50-ый год своего существования (тихо и скромно проживая под моей кроватью в моей московской комнате), она чем-то не угодила моему сыну Володе, и он в мое отсутствие безжалостно отправил ее на помойку. Я до сих пор оплакиваю свою любимую доску. Мир праху ее!

Итак, следующим неотложным делом было для меня оформление перевода из Челябинска в Москву. В этом очень важном для меня деле я надеялась на помощь моей любимой подруги Гали, переписка с которой не прерывалась все годы жизни в Челябинске. Небольшое отступление и пояснение: в 1949 году Галин муж Лев Николаевич Штерн (а заодно с ним и Галя) был уволен из Гидропроекта как носитель 58 статьи УК. При увольнении ему посоветовали временно исчезнуть из Ленинграда, и он несколько лет подряд мотался в дальних северных экспедициях, не выписываясь из ленинградской квартиры. Эти несколько лет Галя с маленькой дочкой Таней прожила в отчем доме в Москве в Пименовском переулке, куда они уже давно переехали с Бакунинской улицы. Галя преподавала английский и немецкий языки в школе, расположенной буквально напротив дома родителей. Кстати, это была та самая школа, которую закончила дочь Сталина Светлана.

Мы созвонились с Галей, и в ближайшее воскресенье я с моими мальчишками отправилась к ней, в надежде договориться и подкинуть ей мальчиков в любой удобный для нее день. Мы радостно встретились. Я познакомилась с Галиной дочкой, которая с сосредоточенным видом обходила всю квартиру, придерживаясь за стены и любые предметы, могущие служить ей опорой. Было ей года полтора. Уложив Таню на дневной сон, мы вышли ненадолго в ближайший магазин выполнить поручение Галиной мамы Татьяны Александровны. Для ускорения решили оставить мальчиков дома. Минут через 15 мы вернулись и наткнулись во дворе на разбитый вдребезги горшок с каким-то растением, в котором Галя признала один из горшков Татьяны Александровны, живущих на балконе их квартиры на 7 этаже. Подобрав все и приведя в порядок двор, мы поднялись в квартиру и застали обоих мальчишек, подозрительно увлеченно рассматривающих оставленные им книжки. Конечно, падение горшка было их рук дело, и я поняла, что мою парочку нельзя оставлять без присмотра ни на минуту. Довольно долго возились с Галей, пересаживая собранные остатки в новый горшок и, по возможности, восстанавливая статус кво. Мне же стало очевидно, что в этом доме пристроить ребят на половину дня не удастся, так как характер Татьяны Александровны мне был известен еще с институтских времен.

Следующую попытку пристроить мальчиков я предприняла в доме Алисы. Об этой попытке я писала в главе "Мои друзья Лебедевы". Нельзя сказать, чтобы она была полностью благополучной, но все же в этот день свой перевод мне удалось оформить. В первых числах сентября мне предстояло выходить на работу, и когда Володя начал ходить в школу, пришло время заняться устройством Жени.

На нашем Чистопрудном бульваре я давно заметила женщину, гуляющую ежедневно с 4 детьми. Отправив Володю в школу, я пошла гулять с Женей, подсела к выбранной мной женщине и завела разговор. Без влияния Володи Женя до школы был очень легким мальчиком: и в яслях, и в детском саду его любили и хвалили. Я спросила женщину, не хочет ли она увеличить свою группу, приняв в нее еще и Женю, и каков режим работы группы. Оказалось, что все ее подопечные проводят с ней весь день до прихода родителей, т.е. до 7 часов. В основном гуляют, но в середине дня, а также в плохую погоду она забирает детей к себе домой. Живет она рядом с бульваром. Все дети приносят с собой основательные завтраки, а она только поит их чаем или иногда какао и укладывает спать тех, кто привык спать днем. Женю она тут же отправила гулять с 4 ребятишками, и он с ними играл вполне благополучно. Женя ей понравился, и она согласилась принять его в свою группу. Таким образом, вопрос с Женей был решен, и я могла начинать работать. Еще до начала моей работы ВМ сказала мне, что я "справляюсь" с кормлением Имы, и она может полностью передать хозяйство в мои руки. Так оно и было.