ГЛАВА 1 - ДОПОЛНЕНИЕ ПОСЛЕ 20 ДЕКАБРЯ 2006 Г.

СЕМЬЯ КИНЕРТОВ

В начале этой главы я писала:

"Вот так и порвалась навсегда связь нашей семьи с самыми близкими родственниками. Много лет спустя, уже во времена перестройки, мне захотелось узнать что-нибудь о Кинертах. Где они, кто из них жив? Я даже думала съездить в туристическую экскурсию в Финляндию и там разузнать все, что можно. Не поехала и даже всерьез не обдумывала эту поездку. Какие основания думать, что они все еще в Финляндии? Может быть, еще в самом начале они перебрались в другую страну. Даже если кто-либо остался в Финляндии, то в живых могут быть только Астея и ее брат, но Астея могла выйти замуж и переменить фамилию, а что касается брата, то ни года рождения, ни даже имени его я точно не знаю."

Эти слова были написаны мною в 2001 году, когда я мучительно восстанавливала в памяти то немногое, что знала о прошлом моих родителей, специально скрываемом ими от детей. Ведь даже моя мама, последний человек, который мог мне что-то рассказать, умерла в 1971 году.

И вдруг, 20 декабря 2006 г. Наташа позвонила мне с работы, сказав, что вечером меня ждет потрясающий подарок. Вечером она пришла с работы необычно для себя рано, и почти сразу за ней появился ее троюродный брат Юра с бутылкой вина. Следует сказать, что уже третий год семья Юры живет в Иерусалиме, в 5 минутах ходьбы от нашего дома (Юра, его жена Роза и ее мать). Появление Юры меня удивило, потому что на следующий день ему предстояло встречать из Германии сына Митю, который должен был приехать на очередную побывку в Израиль. Наташа хлопотала на кухне, Юра откупоривал бутылку, а мне были даны на прочтение три листка по-английски под названием The Russian Connection.

С первых же прочтенных слов я поняла, что случилось действительно невероятное событие: нашлись наши ближайшие родственники Кинерты (папин брат Владимир и его жена Мария – сестра моей мамы), бежавшие в самом начале двадцатых годов в Финляндию от революции. Они бежали вместе со своими детьми – моим двоюродным братом (насколько я помнила, его звали Аликом) и двоюродной сестрой Астеей. Листочки, принесенные Наташей, представляли собой текст, помещенный несколько лет назад на сайте семьи Киннардов (возможно, еще одна семейная ветвь) в Австралии сыном Алика Стефаном Кинертом в весьма слабой надежде на то, что его кто-нибудь когда-нибудь найдет и прочтет. Но мы живем в 21 веке, и благодаря одному из лучших его достижений, сети Интернет, Наташе удалось найти Кинертов. Работая над нашим сайтом и размещая на нем мои воспоминания и фотографии моих родителей и Кинертов, она наконец сделала то, что наверное могла бы сделать и раньше, но почему-то этого не произошло: стала искать Кинертов в Интернете и сразу же нашла текст Стефана. В течение нескольких часов она нашла адрес электронной почты Стефана, живущего ныне в пригороде Стокгольма, и установила с ним связь. А если бы это случилось, когда я начала писать свои воспоминания, то можно было бы еще связаться с Астеей, которая умерла совсем недавно, в 2003 году!

Забыв про Юру и Наташу, я погрузилась в чтение, от которого долго не могла оторваться. Я поняла, что нет в живых (что вполне естественно), ни дяди Володи, ни тети Мани. Гораздо удивительнее оказалось, что тетя Маня умерла в возрасте 100 лет в 1986 году в Швеции. После смерти дяди Володи в 1956 году она переехала из Финляндии к сыну Алику. В семье его звали не Аликом, а Диком, потому что в детстве Алик, учась говорить, часто показывал на свой пупок, называя его по-русски "дырка" ("дика"). Я поняла также, что вся семья Кинерт проживала в своем имении Табор (Таапери) до начала второй мировой войны. Оказывается, Алик был офицером финской армии и воевал против Советского Союза. Листочки кончались письмом самого Стефана. Он писал, что Наташа подарила ему счастливейший день в его жизни, и сопроводил свое письмо фотографиями – моего отца, Марии, Астеи... Только когда я кончила читать и перечитывать листочки, мы приступили втроем к обсуждению всех подробностей. Не каждый день доводится внезапно обретать кучу самых настоящих кровных родственников, да еще иностранного происхождения, не владеющих даже русским языком. Мы полностью присоединились к пожеланию Стефана поддерживать дальнейшие отношения, и действительно Наташа установила со Стефаном регулярную переписку по электронной почте. Кстати, в одном из первых своих писем Стефан сообщил, что тетя Маня звала его не Стефаном, а Степкой, и с тех пор мы с Наташей между собой иначе как Степкой его не называем.

С каждым новым сообщением Степки нам становилось ясно, что с таким трудом собранные когда-то сведения о моих корнях во многом не точны, а главное недостаточны. От Степки Наташа узнала, как протекала жизнь семьи Кинерт после перехода финской границы в 20-е гг. Степка прислал много фотографий, писем, семейное древо, составленное с участием Астеи (Астрид) и много других документов (см. страницу документов).

Вот очень краткое описание жизни семьи Кинертов, начиная с их бегства из России в далеком 1920-21 году и кончая 2007 годом. Я старалась написать коротко, но понятно, что при этом у меня возникало множество вопросов. Все прежде написанное в первой главе моих воспоминаний собиралось по крупицам, а многое додумывалось мною самой. Теперь я прекрасно понимаю, почему ни отец, ни мама, ни бабушка ничего не рассказывали ни мне, ни Олегу. В страшные тридцатые годы, когда погиб отец (не мог не погибнуть, так как занимал слишком высокий пост), и когда погиб только начинающий жить Олег (в общем-то случайно, мог и не погибнуть), мы с мамой уцелели. Если бы властям было известно все о Кинертах или о бабушкиной семье, не уцелели бы и мы с мамой.

Возвращаюсь к истории Кинертов. У родителей дяди Володи Александра Федоровича Кинерта и его жены Августины Федоровны (в девичестве Тидеманн) до революции 1917 года был в Карелии на берегу озера Suulajarvi (Суулаярви, ныне оз. Нахимовское) хутор Табор (см. карту), в котором они с детьми проводили летние месяцы (см. фотографию дома и письмо дяди Володи своим внукам). По Степкиным сведениям, до революции, когда Финляндия еще принадлежала России, Александр Федорович был заметной фигурой, близкой к царской семье – он был управляющим царским поместьем Лахда около Ладожского озера, а также одним из директоров Второго Российского Страхового общества, основанного в 1835 году. После революции 1917 года Финляндия объявила независимость, которая была признана большевистским правительством Ленина. В октябре 1917 года местечко Табор отошло к Финляндии. Понятно, что бегство семьи Кинертов было задумано именно в Табор, где у них было надежное пристанище, и окрестности которого они знали хорошо.

А теперь вернемся в новогоднюю ночь 1921 года. В эту новогоднюю ночь семья в полной темноте с помощью проводника тронулась в путь, надеясь перейти границу, пока пограничники будут отмечать Новый год. К несчастью, их проводник тоже решил отпраздновать Новый год, и бегство семьи оказалось весьма драматичным. Тетя Маня рассказывала много лет спустя, что они несколько раз переходили границу в обе стороны, слышали голоса пограничников и лай собак, и много раз думали, что их поймают. Однако, после длительных блужданий во тьме дядя Володя, 8-летняя Астея и тетя Маня с 3-летним Аликом на руках, голодные и озябшие, все-таки оказались в Финляндии и в конце концов вышли к Табору. По словам сына Астеи (ее финское имя Астрид), она до конца своих дней помнила вкус теплой манной каши, которой откармливали детей после этой страшной ночи (подробнее об этом и о жизни Астеи см. речь Марти на похоронах Астеи).

Здесь я вынуждена прервать краткое описание жизни семьи Кинертов после побега в Финляндию и сделать отступление. Я уже писала, что сообщения Степки открыли глаза на многие ошибки, допущенные мною в первой главе. Вот некоторые из них:

1. Оказывается, брат моей мамы Вася был моложе Марины, которую я считала самой младшей в семье, на целых 6 лет.

2. Я считала, что братья Владимир и Вячеслав в семье Кинертов были приблизительно одного возраста. На самом деле, дядя Володя был моложе отца на 10 лет.

3. Обладая очень любимой мной фотографией совсем молодой Валерии, я решила, что она много моложе своих братьев. Я даже сомневалась в том, что на фотографии, запечатлевшей визит отца и мамы после их свадьбы в Табор, к Александру Федоровичу и Августине Федоровне, слева за столом сидит Валя (примечание: впоследствие выяснилось, что на этой фотографии действительно была изображена не Валя, а Мария Кинерт). Мне казалось, что Валя должна быть моложе. На самом деле, Валя была всего на пару лет моложе своего брата Владимира, т.е. родилась примерно в 1891 году.

Одна фотография, которую прислал Степка, повергла меня в серьезное замешательство. На ней была изображена почти вся семья Кинертов в Таборе, и датирована она была 1925 годом. За столом справа сидели две незнакомые женщины, еще одна слева около Астеи, и мы с Наташей поначалу приняли их за местных (финских) соседок. По просьбе Наташи Стефан перечислил всех людей на фотографии, и оказалось, что рядом с Астеей сидит сестра Августины Люся Кононова, а незнакомые женщины справа - Валерия и ее мать Августина Федоровна. Я была в шоке - ведь я видела Валю приблизительно в 1928 году, когда она останавливалась у нас в Москве, возвращаясь из Хевсуретии в Петроград, и я помнила ее совершенно другой. Посмотрев более внимательно на женщину на фотографии, я поняла, что Стефан был прав - я все-таки узнала в ней Валю. Но на этой фотографии она выглядела значительно старше, чем та тетя Валя, которая таскала меня в Торгсин за белым беретом и увлекательно рассказывала об экспедиции в Хевсуретию, хотя фотография была сделана на три года раньше, чем моя встреча с Валей. Кроме того, я понятия не имела, что Валя бывала в Таборе уже тогда, когда он принадлежал Финляндии. Теперь же стало ясно, что первые годы жизни в Финляндии они еще встречались со своими русскими родственниками. По-видимому, в годы НЭПа границы СССР еще не были на крепком замке, и можно было сравнительно легко пересекать их. Стефан писал, что по его сведениям гости из СССР приезжали в Табор не один раз. И так продолжалось до конца НЭПа, до 1928 года. Вот тогда границы захлопнулись, и не только люди, но и любые известия не могли уже проникнуть за железный занавес, а любое общение с заграницей считалось преступлением. Узнав об этом, я впервые почувствовала, что почти вся первая глава, написанная мною, не имеет права на существование, и что я ничего толком не знаю о молодости моих родителей, кроме того, что молчать они умели. Тем не менее, я не собираюсь что-либо менять в написанной мной первой главе. Во-первых, потому, что эти мои воспоминания вошли в уже напечатанную книгу, а во-вторых потому, что со своим неправильным знанием я прожила почти всю свою жизнь вплоть до 20 декабря 2006 года. И пусть живет эта неправильная глава не только в книге, но и в сайте. Ведь не будь ее, Наташа не предприняла бы своих поисков, и так бы и висела невостребованной в Интернете страница Стефана, и так бы и не узнали друг о друге шведские, финские и русские настоящие кровные родственники.

А теперь пора вернуться к краткой истории жизни Кинертов после бегства. Дядя Володя нашел работу (он был инженером) на целлюлозной фабрике в Питкяранте, и семья поселилась поблизости, по-прежнему проводя лето в Таборе. Когда Астея, легко и быстро освоив финский язык (ей даже предлагали перескочить через класс), закончила средние классы, она перешла в школу с совместным обучением мальчиков и девочек в Выборге (в Питкяранте были только средние классы). Эту школу Астея закончила с отличными отметками. Высшие учебные заведения в основном находились в Хельсинки и были доступны только богатым. Астея начала работать в выборгском отделении фирмы SOK. В этот период Астее удалось совершить путешествие в Париж, где жил ее (и мой тоже) дядя Миша, о котором я напишу позднее. На Астею это путешествие произвело большое впечатление. Сначала на пароходе надо было перебираться через Балтийское море, а потом уже поездом добираться до Парижа. После этой поездки у нее появился особый интерес к культуре, искусству и иностранным языкам. Путешествия стали ее сильнейшим (но редко осуществимым) увлечением.

Начавшаяся в 1939 году так называемая "зимняя" война с СССР, перешедшая во вторую мировую войну, проигранную Германией, существенно перекроила границы Финляндии. Выборг и все Ладожское озеро стали советскими. Выборгское отделение фирмы SOK, в котором работала Астея, было вынуждено переехать в центральную часть Финляндии, в Ваякоски. Вместе с фирмой туда переехала и Астея. В Ваякоски она встретила своего будущего мужа, работавшего в той же фирме, - Калле (Карло) Маркканена. Они поженились в 1944 году. В 1945 году у них родился сын Марти, а в 46 году – сын Ханну. Астее пришлось уйти с работы и стать хозяйкой большого дома. У меня создалось впечатление, что для нее это было не самое легкое и приятное время.

Тем временем дядя Володя и тетя Маня после нескольких переездов поселились недалеко от Хельсинки в городке Леппаваара. Там дядя Володя работал на кабельной фабрике, которая впоследствии выросла в известную фирму Нокиа. Астея с детьми часто навещала родителей. С удовольствием ездила Астея и в Стокгольм, где жила семья ее брата Алика с пятью детьми.

В 1957 году муж Астеи умер. Астея с детьми переселилась в квартиру в многоэтажном доме и снова пошла работать в фирму SOK. Жизнь у нее была нелегкой, полностью заполненной работой и 2 детьми. Когда и отчего умер младший сын Астеи, Степка нам пока не сообщил (Марти, старший сын Астеи, потом напишет).

В 1978 году в возрасте 65 лет Астея вышла на пенсию и прожила в Ваякоски уже в одиночестве до 85 лет (до 1998 года). Когда ей стало трудно жить одной, она переехала в Виррат, недалеко от которого жила семья ее сына, и ей много помогала жена сына Улла. Первого марта 2001 года Астея упала у себя дома и попала в больницу. Медицинский центр в Виррате, где она получала прекрасное медицинское обслуживание, стал ее домом в последние два года жизни. Астея умерла в феврале 2003 года в возрасте 90 лет.

Мне кажется, что женская линия нашей семьи отличалась долголетием, по-видимому переданным моей бабушкой, Ольгой Владимировной Кирилиной. Правда, ей было 77 лет, когда она умерла, но умерла она не от старости, а погибла в блокаду, уже после смерти дочери Марины. Несмотря на достаточно тяжелую жизнь, доставшуюся всем представительницам бабушкиной линии, почти все они жили долго. Тетя Маня умерла в возрасте 100 лет, моя мама, перенеся страшную гибель сына и мужа и долгие годы ссылки, дожила до 87 лет, Астея, тоже похоронившая мужа и сына, умерла 90-летней. И наконец, я, которой через 5 месяцев исполнится 93 года, все еще способна ходить по 10 километров (когда бываю в России), а здесь в Израиле ежедневно прогуливаю собаку по гористой местности в течение часа, постоянно поднимаясь и спускаясь, и даже выполняю кое-какие мелкие хозяйственные работы по дому. По этому поводу Наташа, получив очередное послание от Степки, высказалась так: наверное, следовало отправить в Финляндию с беглецами не Астею, а Олега, тогда бы и Олег не погиб, и Астея могла бы получить высшее образование (конечно, в том случае, если бы ей удалось выжить как вам с мамой). Мне кажется, что жизнь Астеи в Финляндии после счастливого детства в Таборе была отнюдь не легкой. По-видимому, очень способная, она не смогла получить высшее образование и вынуждена была с юных лет работать, а мне институтские годы казались самыми беззаботными и счастливыми, подарившими прекрасных друзей на всю жизнь (все ужасы в нашей семье начались уже после окончания мною института).

Однако пора вернуться к судьбе наших ближайших родственников. Я уже писала, что дядя Володя и тетя Маня после окончания мировой войны и вторичного бегства уже из Табора спустя несколько месяцев поселились недалеко от Хельсинки в Леповаара. Их дом с яблоневым садом любили посещать все их внуки, как со стороны Астеи, так и со стороны Алика. Сын Астеи Марти с огромным теплом вспоминал его на похоронах матери, как чудесный "бабушкин дом" для всех детей. В этом местечке они прожили уже вдвоем вплоть до смерти дяди Володи в 1956 году в возрасте 70 лет. Он умер во сне, пережив моего отца, погибшего в 1938 году, почти на 20 лет.

После смерти мужа тетя Маня переехала к своему сыну Алику, поселившемуся к этому времени со своей семьей в Швеции, в пригороде Стокгольма. По-видимому, тетя Маня была необыкновенно сильной и деятельной женщиной. Поселившись в семье Алика, она уделяла много времени своим внукам, особенно Степке и Буссе. Она много рассказывала им о своих родственниках, оставшихся в России, пыталась даже обучить Степку (правда, безуспешно) русскому языку, а также знакомила их с историей семьи Кинертов. Степка писал Наташе, что сожалеет, что не был достаточно прилежным учеником, так и не выучил русский язык, а также мало записывал рассказы тети Мани о происхождении семьи. Степка прислал нам фотографию тети Мани в возрасте 99 лет, т.е. за год до ее смерти. На нас с Наташей эта фотография произвела огромное впечатление. На диване сидит тетя Маня, пожилая, но очень красивая женщина, прекрасно одетая, со спокойным лицом, которым хочется любоваться и удивляться, не переставая.

История Алика в годы второй мировой войны была полна приключений. К началу войны Алику было 22 года. Он пошел на войну как офицер финской армии. Степка пишет, что Алик был в том числе фотографом (см. здесь). На войне он был разведчиком и часто переходил линию фронта, доставляя советским войскам серьезные неприятности. Во время войны в поезде по дороге с фронта Алик познакомился со своей будущей женой Дорис, усевшись напротив и оберегая ее от приставаний солдат, возвращавшихся с фронта и долгие месяцы не видевших красивых женщин. Поженились они еще во время войны, в спешке, и еще не подозревая, что и война, и Карелия скоро будут проиграны. Они приобрели однокомнатную квартирку в Хельсинки, где у Дорис родился сын Йорма. Однажды во время бомбежки их дом был полностью разрушен, но по счастью беременная уже вторым сыном (Буссе) Дорис с крохотным Йормой на руках не пострадала – она была в бомбоубежище. В конце войны вся семья переехала в Швецию в рамках операции "Полярная звезда" (см. ниже).

У Алика и Дорис родилось 5 детей. Вот что пишет о них Степка:

"Мой брат Йорма родился в 1943 году. Он единственный из всех нас, кто родился в Финляндии и даже был в Таборе, когда был маленьким ребенком. Он капитан дальнего плавания и иногда отправляется в плавание сразу на несколько месяцев. У него 3 сына - Бйорн, Матс и Ульф и одна дочка - Сара. Йорма живет в очень красивой части Швеции, которую Юнеско в 2000 году отнесла к охраняемой категории "World Heritage" (мировое наследие). Часто у него на корабле бывает русская команда, поэтому он единственный из нас, у кого иногда есть возможность поговорить по-русски.

Буссе (Бо-Ленарт) родился в 1944 году; он учитель, занимается детьми с социальными проблемами. Его жена Анн-Брит - воспитательница детского сада. У них трое сыновей – Матиас, Магнус и Маркус.

Кристер родился в 1946 году и умер в 1995 от диабета. Он был пастором и жил в Германии, где до сих пор живут трое его детей – Тобиас, Тереза и Хайди… "

После Кристера родился Стефан, в 1950 году. Он владелец небольшой страховой компании, женат на Моне, имеет троих детей - Натали (замужем), Нину и Джонатана.

Снова из письма Стефана:

Майлен – моя младшая сестра (родилась в 1952 г.) и она – боль моей жизни. По непонятной мне причине она не хочет общаться ни с кем из нас . У нее были проблемы с учебой, но в конце концов она с трудом сдала экзамены на воспитательницу детского сада. Она не замужем, и у нее нет детей. Она живет на другом конце города, и от людей, которые с ней видятся, я слышал, что она очень застенчива".

А вот что пишет Степка о своем отце и его отношении к СССР:

"Мой отец работал на финское разведывательное управление, и советские власти разумеется его не любили, поскольку он создавал им проблемы. В конце войны советские власти стали оказывать давление на финнов, чтобы те выдали им сотрудников своей разведки. Вместе с еще 2.000 офицерами разведки отец был приглашен в Швецию для создания шведской разведывательной организации - Forsvarets Radio Anstalt, FRA. В одну штормовую ночь 1944 года в рамках операции "Полярная звезда" три переполненных корабля, груженые различным радио оборудованием, на которых находилось около 6.000 человек, прибыли в три разных города на побережье Швеции - Гевле, Сандсвал и Херносанд. Этот эпизод запечетлен в книгах, фильмах и телепередачах. Моя семья прибыла в город Херносанд. Затем они переехали на окраину Стокгольма, где я и родился.

Мой отец вполне преуспел на своей новой родине. До конца своих дней он работал в шведской разведке экспертом по шифрам. Кроме того, он работал в Тайной полиции переводчиком. Он свободно говорил по-русски, по-фински и по-шведски, и хорошо знал немецкий и английский.

Мой отец не слишком гордился тем, что он русский. Мы жили в маленькой стране, где нам всегда угрожал "большой медведь с востока" – Советский Союз. Мой отец никогда не давал мне об этом забыть. Даже сейчас, будучи взрослым, я всегда проверяю по вечерам, есть ли в машине бензин, и сплю я очень неглубоко. У отца рядом с кроватью всегда лежало несколько заряженных пистолетов. У меня паранойя развита не так сильно, но в какой-то мере его страх и тревогу я испытываю и по сей день.

Мой отец воевал. Он воевал на финской стороне за ценности, в которые верил всей душой. Его родным языком был русский, что было вполне ценно для разведки. Вместе с несколькими другими офицерами он участвовал в создании шведского разведывательного управления, когда приехал в Швецию после войны. В свободной стране, такой как Швеция, разведка играет другую роль, нежели в некоторых других странах. В двух словах, она не столько агрессивна, сколько выполняет защитные функции…

Мой отец никогда не мог примириться с тем фактом, что Карелия оказалась в пределах России. Но когда я спросил его, считает ли он себя русским, финном или шведом, он без малейших колебаний ответил, что он русский. Когда я задал тот же вопрос Астрид (Астее), она поколебалась немного и сказала: "Я прожила большую часть жизни в Финляндии, и поэтому я думаю, что я финка".

Мы все, дети, воспитывались в сознании того, что мы отличаемся от других, что мы иммигранты. Я гордился тем, что я наполовину русский.

Следующая маленькая история возможно даст вам представление о характере моего отца и о его чувствах по отношению к тем, кого он называл "большевиками".

В 1993 году мы – мой отец, Астея, Йорма, Ульф (сын Йормы), Буссе и я - поехали в Россию, посмотреть на Табор. Дальше Табора мы не поехали, поскольку моему отцу везде чудилось КГБ. Табор, как он называется по-шведски и по-русски (или Таапери по-фински) это хутор, сейчас это место находится на российской территории между Выборгом и С. Петербургом. На карте его не видно, но можно найти озеро Суулаярви (теперь оно называется оз. Нахимовское). Его длина 16 километров, и часть этого озера когда-то принадлежала нашей семье.

Там, где жили Кинерты и где раньше был цветущий сад, все теперь поросло быльем. В глухом лесу мы нашли место, где стоял дом, погреб, и даже, ты мне не поверишь – черносмородиновые кусты – теперь они росли просто посреди леса. Бродя по лесу в поисках того места, где стоял наш дом, мы встретили старика, живущего в старом остове автобуса. По-видимому, он хотел нам помочь и спросил моего отца: "Простите пожалуйста, наверное вы заблудились?" На это мой отец повернулся к нему и ответил: "Нет, мой дорогой, это вы заблудились!".

Впоследствии оказалось, что эта история на этом не закончилась. Выяснилось, что в автобусе старик (его звали Вадим Фекличев) живет летом, а в остальное время он живет в С. Петербурге. Оказалось, что он моряк, и хотя и не был в Швеции, знает шведский язык. Узнав, что Вячеслав Корзун, судьбой которого интересовались приезжие иностранцы, был участником русско-японской войны, Фекличев вызвался им помочь и переслать в Швецию все, что имеется на эту тему в военно-морском архиве в С. Петербурге. Обещание свое он выполнил и прислал Алику в Швецию справку, выданную ему в архиве о службе В. К. Корзуна во флоте, кончая его переходом в 1919 году на гражданскую службу. Эта архивная справка оказалась более полной, нежели сведения, которые мне удалось извлечь из ранее имеющихся бумаг о моем отце. Этими архивными материалами я дополнила жизненный путь В. К. Корзуна (см здесь).

Этой забавной историей о поездке в Табор наших неожиданно найденных родственников в 1993 году можно было бы и закончить описание их жизни. Однако благодаря "новым" родственникам мы узнали много нового не только о них и об их жизни после бегства из России, но и о многих членах семьи моей матери, о которых из соображений безопасности мне вообще ничего не было известно. Это братья и сестра моей бабушки, жившие в Царском Селе, их дети и мой собственный дядя Миша, попавший после первой мировой войны в эмиграцию и умерший в Париже. Этой новой информацией я дополняю первую главу моих воспоминаний.