Израильская вставка №4

10/V.04 Иерусалим. 35 0 днем, 24 ночью. Хамсин.

Чего только не произошло за этот неполный месяц, впрочем, события, все больше государственного масштаба, а не наши семейные. После устранения с небольшим перерывом главарей самой активной и непримиримой террористической организации "Хамас": сначала шейха Ясина, а вскоре и его преемника, палестинского "доктора" Рантиси, на Израиль посыпалась такая громада палестинских угроз устроить страшную катастрофу, сравнимую, разве что с американской трагедией 11 сентября 2001 года, что весь народ замер в ожидании ужасных событий. И это в преддверии целой серии израильских праздников и других памятных для Израиля дат: недели празднования Пейсах, дня Катастрофы, дня памяти павших за независимость Израиля, дня Независимости и, наконец, вчерашнего дня Победы, а в Израиле одновременно и дня зажигания костров - Лаг-ба-Омер. И что же? А ничего. Пожалуй, израильтяне праздновали и отмечали все эти события в этот год особенно радостно и беззаботно. Люди, как с цепи сорвались. Несмотря на постоянные предупреждения служб безопасности, все пляжи, все живописные уголки лесов, гор и озер и, кажется, даже Иерусалимские гостиницы, были переполнены, чего не наблюдалось уже несколько лет.

Полиция все время сообщала об ожидаемых и предотвращенных терактах, но самих-то терактов не было и народ веселился. Конечно, не совсем не было, но не случилось за праздничные дни обещанных грандиозных, спланированных заранее террористических актов. Был убит в перестрелке солдат, а два дня назад на дороге была обстреляна с близкого расстояния машина, которую вела жительница сектора Газы. Погибли все: она и четверо ее маленьких дочерей. И все-таки, видимо устранение руководителей террора дезорганизовало, а может быть и напугало террористов. Мне кажется, что огромное влияние на общее настроение израильского общества имело неожиданное предложение премьер-министра Шарона об одностороннем размежевании, то есть предложение уйти из самых опасных мест, почти полностью заселенных палестинцами: из сектора Газы и из некоторых районов Иудеи и Самарии.

Какой поднялся шум, какое смятение среди политиков всех лагерей! Но стоп, мне необходимо остановиться, а то меня может занести далеко. Дело в том, что за время моего пребывания в Израиле, я успела побывать благодаря Лешке, моим друзьям и собственной настырности, во многих местах, которые сейчас так горячо обсуждаются политиками. Я была в 15-ти поселениях сектора Газы, несколько раз была в Хевроне, несколько раз бывала на Голанах, была и в поселениях Самарии, находящихся в гуще арабских деревень и городов, а также во многих кибуцах в самых разных районах Израиля, и у меня есть "собственное мнение", а это уже страшно, ибо, имея это собственное мнение, его всегда хочется изложить, а это совсем не входит в мои планы. Мне хочется выполнить свои планы и успеть до отъезда в Москву, довести свое основное повествование до 1953 года, до моего окончательного возвращения в Москву. В этой своей последней израильской вставке я собираюсь коротко описать самые первые годы своего пребывания в Израиле.

Чтобы успеть выполнить задуманное, я уже немножко изменила свой первичный образ жизни. У меня было три дня в неделю, в которые я не могла писать. Один день (среда) я обязательно ходила к Нине Елиной. Кроме желания пообщаться, я старалась погулять с ней. Когда Нина чувствовала себя неважно и ходить ей не хотелось, мы просто доходили до ближайшей, расположенной в тени (в жаркие дни) или, наоборот, на солнце (в дни холодные) скамейки и разговаривали, делясь последними новостями как семейными, так и "творческими". Кавычки относятся только ко мне, так как Нина продолжает действительно творить и интенсивно работает над книгой, посвященной истории еврейства в странах Европы, ну а я рассказываю ей как я собираюсь поскорее закончить свои воспоминания. Нина прекрасно понимает, что мою писанину творчеством назвать нельзя, но понимает также, что это работа, и кое-что из написанного считает интересным. Прихожу я к ней обязательно пешком, также как и возвращаюсь домой. На дорогу в один конец, в зависимости от погоды и моего самочувствия, уходит от 45 минут до часа. После прогулки мы почти всегда пьем чай и, таким образом, я ухожу из дома в общей сложности часов на пять. В эти дни писать я не успеваю. Так вот теперь я от этих свиданий отказалась, пора готовиться к поездке в Москву.

Еще один день (в субботу) я стараюсь проводить с Шурой. Хотя она живет близко (минут 20-25 ходьбы), но мне не всегда удается вытащить ее на прогулку. Зато, если удается, мы гуляем просто замечательно. Буквально в 5-ти минутах ходьбы от Шуриного "хостеля" (нужно только перейти "сдерот Герцль", улицу широкую, с очень интенсивным движением), расположен вход в прекрасный парк, красивый, разнообразный и весьма обширный. Этот парк переходит далее в большое военное кладбище. Там можно найти прогулки на все вкусы, там в любое время года много цветов, цветущих кустов и деревьев. В то же время там много скамеек, расположенных в самых живописных местах. Когда мне удается уговорить Шуру на прогулку, мы обе получаем огромное удовольствие. Эти прогулки хороши еще и тем, что я могу ходить туда с Джеськой. Если народа в парке не много, я спускаю Джеську с поводка и она носится в свое удовольствие, если же народа много, мы уходим в уединенные места, или я веду Джеську на поводке. Джеська очень любит Шуру и когда Шура приходит первой и ждет нас у входа, то уже метров за сто Джеська чует ее, вырывается и несется приветствовать. Теперь я отменю и эти субботние прогулки в связи со скорым отъездом.

И, наконец, есть у меня еще третий день в неделю, когда я практически никогда не пишу, но который отменять даже сейчас не могу и не хочу. Один раз в неделю к нам приезжает Ирина Васильевна. Раньше она приезжала с готовым супом. Тогда, кроме общего обеда, который удавалось иногда организовать по случаю ее приезда в нашем неорганизованном семействе, она большую часть времени играла с Мишкой в шахматы. И.В. очень прилично играет, и Мишка, который любит шахматы и не прочь усовершенствовать свое мастерство, с удовольствием сражается с ней. По-видимому, силы у них равные, так как общий итог их сражений, приблизительно 50:50. Сейчас, когда выяснилось, что И.В. больна остеопорозом и ей нельзя нагружать спину, супа она больше не приносит, а делает его у нас. У меня еще сохранились кое-какие остатки совести (Наташа практически делает все хозяйственные дела сама и меня к ним не подпускает и, тем самым, приучает меня к сознанию, будто у меня вообще никаких обязанностей нет), и я обязательно присоединяюсь к И.В. и мы работаем вместе, но с разной степенью эффективности. За приготовлением мы общаемся, делимся новостями, а потом вместе обедаем, стараясь (большей частью безуспешно) привлечь к обеду остальное семейство. И.В. тоже поедет в Москву но только на месяц, а возвращаться в Израиль мы будем вместе.

А теперь, устроив себе для работы два лишних дня в неделю, вернусь ко второй своей поездке в Израиль в 1989 году. К этому времени семья Леши и Наташи жила уже в собственной квартире в районе Неве-Яков. У Наташи только что родился второй сын Мишка. Квартира была хорошая, четырехкомнатная, но вскоре выяснилось, что жить в ней практически невозможно. Квартира наша располагалась на 1-ом этаже и имела выход в маленький, но очень симпатичный садик. На третьем этаже, как раз над нашей квартирой, проживала семья выходцев из Марокко, состоящая из двух женщин (матери и дочери) и их многочисленного потомства (не менее семи единиц) в возрасте от только что родившихся до 10-12 лет. Женщины жили ночной жизнью и принимали клиентов еженощно. Именно это, весьма неприятное, соседство, послужило причиной продажи нам этой квартиры. Предыдущие владельцы буквально бежали из нее, спасаясь от марокканцев, и конечно, ничего о причинах своего бегства Леше и Наташе не сообщили. У беспокойной семейки и ее ночных гостей была привычка выбрасывать ночью весь мусор через свои окна в наш беззащитный садик, который поначалу так понравился Наташе, что послужил главной причиной выбора квартиры. А мусор был самый разнообразный, начиная от окурков и грязных подгузников и кончая посудой и предметами одежды.

Все время, которое мы прожили в Неве-Якове, а прожили мы там больше двух лет, мой день начинался всегда одинаково. Едва проснувшись, я вскакивала, брала огромный пластиковый пакет и выходила в садик убирать ночной мусор. На эту работу уходило не менее получаса, после чего пакет завязывался и выбрасывался в ближайший мусорный контейнер. Только после этого можно было выпускать в сад детей. Еще до моего приезда, в самые первые дни после переезда в купленную квартиру, Наташа, возмущенная превращением нашего сада в помойку, собрала весь мусор в пакет, поднялась по лестнице и поставила пакет на площадке перед самой дверью марокканской квартиры. Вернувшись, рассказала Леше. Не говоря ни слова, Леша молнией выскочил из квартиры и сейчас же вернулся вместе с пакетом мусора. Леша объяснил, что если бы не успел во время унести пакет и его обнаружили бы марокканцы, то жить дальше здесь было бы невозможно, нам бы этого не простили. Прежние владельцы сбежали после того, как пытались конфликтовать. Свою обиду семейство с третьего этажа начало вымещать на машине обидчиков: то колесо оказывалось не в порядке, то машину чем-то обливали. Попытались ставить ее в другое место, через некоторое время ее обнаружили и неприятности возобновлялись. Мы старались не конфликтовать и жили с ними мирно.

Один только раз я их проучила. Как-то, накануне Пейсаха, во время своего утреннего обхода я, кроме обычного мусора, обнаружила в садике две пары новых мальчишеских брюк. Ничтоже сумняшеся, засунула их в пакет и они отправились вместе с прочим мусором в мусорный контейнер. Вскоре прибежала мать и спросила не видела ли я брюки. Я сказала, что да, видела и выбросила, подумав, что почему-то их решили перед Пейсахом выбросить. Сказала какого цвета был мой пакет и в какой контейнер бросила. Не знаю, удалось ли им вызволить брюки, но скандала не было: я ахала и охала очень убедительно. Не придерешься! К 1992 году Наташкино терпение лопнуло. Кроме соседей ее угнетало то, что квартира наша очень далеко от центра города и, вернувшись с работы домой, любая поездка в город становится проблемой, тем более, что Лешина машина стала очень часто портиться и выбираться в город приходилось на автобусе.

Наташа решила снять квартиру в одном из самых прекрасных районов центрального Иерусалима, тихом, красивом, зеленом (но и дорогом, конечно) Бейт-а-Кереме. Квартиру в Неве-Якове сначала сдавали, а в 1994 году довольно удачно и выгодно продали. Тогда же в 1992 году Наташа с Лешей разошлись и Наташа начала по настоящему очень успешно и с увлечением работать. И все-таки я вспоминаю о времени (о двух с лишним годах), прожитых в Неве-Якове, с большим удовольствием, мне там было хорошо. Во-первых, там нам удивительно повезло с няней. Сарочка, конечно, уникальная женщина: все умеющая, добрая, жизнерадостная, человеколюбивая и удивительно надежная. Когда я приехала в Израиль во второй раз, уже в Неве-Яков, Мишке не было еще двух месяцев. Я постаралась тогда все заботы о нем взять на себя и полностью освободить Наташу. В тот период четырехлетний Фика уже ходил в детсад, а я целые дни проводила с Мишкой. Наташа некоторое, очень короткое время, посещала университет, потом начала понемногу работать: давать уроки, работать на телевидении, но постоянной работы у нее не было. Мишку она не кормила (молока не было) и я могла проводить с ним целые дни, только спал он всегда в комнате Леши и Наташи. Я его кормила, гуляла с ним, купала его и даже спать укладывала. Засыпал он мгновенно и я старалась не пускать Наташу в комнату, пока он не заснет, иначе он тянулся к ней и процесс отхода ко сну затягивался надолго. Уехала я в Москву, когда Мишке исполнилось уже 6 месяцев, а незадолго перед моим отъездом у нас появилась и надолго воцарилась Сарочка.

Еще в первые дни приезда в близком нашем окружении случилась трагедия: совершенно неожиданно умер Виталик, сын Сусанны и муж Лешиной сестры Ханы. Виталика все любили, был он добрый, отзывчивый, веселый и интересный человек. Смерть его все переживали очень тяжело, особенно (кроме, конечно, Сусанны и Ханы) Леша, который очень любил его, и которому довелось первому узнать об его смерти и даже везти на своей машине в больницу, думая, что еще есть надежда. А уже очень скоро мне пришлось перенести один из самых тяжелых дней в своей жизни. К этому времени я пробыла в Неве-Якове не более двух недель и никого еще там не знала. Мы были вдвоем с Мишкой. В этот день были похороны Виталика.

Леша и Наташа после работы должны были забрать Фику из детского сада и вместе с ним ехать на кладбище. Поначалу все было хорошо, но в какой-то момент я заметила, что с Мишкой творится неладное. Он перестал есть, сначала только жадно пил, а потом не смог и пить. Всем нам было известно, что у Миши врожденная грыжа, которую предстояло оперировать, но считалось, что делать это надо после того, как ему исполнится три или четыре месяца. Я сразу заподозрила, что у него произошло ущемление грыжи. Что делать? Где находится районная детская поликлиника я не знала, помнила что где-то в соседнем районе Писгат - Зеев. Никого из соседей я не знала, говорить на иврите не умела. Обратиться за советом было не к кому. Была Израильская зима. После захода солнца, через короткое время наваливалась полная тьма. Тащить Мишу в темноте неизвестно куда я не решилась. Пыталась насильно поить, но вся вода сразу же выливалась обратно. Чтобы не допустить обезвоживания пыталась делать водяные клизмы. Сначала мне показалось, что ему стало лучше, но не надолго, у меня было чувство, что ребенок умрет сейчас у меня на руках, он был уже без сознания, обмяк и на глазах жизнь уходила из него. Наконец раздался спасительный телефонный звонок: звонил Леша и сказал, что через час они с Наташей поедут домой. В ответ я крикнула: не через час, а немедленно, Мишке очень плохо. Сейчас же перезвонила Наташа, спросила что именно случилось, и скоро оба были дома. Собрали Мишку и поехали в детскую больницу, там с ним что-то сделали (кажется, попытались вправить грыжу) и посоветовали немедленно везти в лучшую больницу Иерусалима: Хадассу Эин-Керем. Четыре дня Наташа пробыла с Мишкой в больнице, операцию ему делал прекрасный детский хирург (кстати по национальности он был арабом) и все скоро забыли о пережитых волнениях, а я до сих пор помню этот страшный для меня день и чувство полной беспомощности, которое тогда испытала.

Перед моим отъездом у нас появилась Сара. Она умела решительно все: ухаживать за Мишкой, прекрасно готовить, держать квартиру в чистоте и порядке. Когда в доме бывали тяжелые дни, и холодильник был пуст, Сара приносила что-нибудь для детей из своего дома. Сара приехала из Латвии вместе с дочерью, ее мужем и внуком, но в первые годы, пока зять и дочь не устроились на хорошую постоянную работу, заработок Сары помогал семье выживать, да и потом, когда жизнь семьи наладилась, Сара продолжала работать, сначала у нас, до тех пор пока мы не переехали в другой район, а потом довела до школы еще одного мальчика.

Скоро началась большая алия (массовое прибытие репатриантов в Израиль) и около нас появилось много друзей, в основном Наташи и Алеши, знакомых еще по России. Вновь прибывшие навсегда в чужую незнакомую страну, и чувствующие себя первое время очень одинокими, старались оседать в местах, в которых уже жил кто-то близкий из их прежней, оставленной далеко, жизни. Наташа старалась, чтобы к их приезду у них были уже квартиры и живущие неподалеку, близкие люди. Около нас поселилась очень близкая ей семья Мильманов, а позднее и ее подруга, еще с первого класса школы, Маша Вигдорович с мужем Сашей и сыном Илюшей. В нашей же Яковке (как мы называли между собой наш район Неве-Яаков), жил с семьей Боря Локшин, Бася из Тбилиси с мужем, свекровью и дочерью и еще много друзей и знакомых. В нашем же районе жила бывшая жена Лешиного друга Сережи Бека, Лена. С ней, и с ее сыном Даником, я часто ездила на экскурсии. Приезжал к нам в гости и большой Лешин друг Леша Замесов. С ним, Феликсом Мильманом и с Леной Бек мы ездили в чудесную экскурсию по северу Израиля.

В таком окружении мне жилось в Яковке очень хорошо. Во время моих приездов Сара бывала как бы в отпуске. Они договорились с Наташей, что пока я нахожусь в Израиле, Сара не работает, но продолжает получать небольшую зарплату: она как бы в длительном отпуске и на другую работу не устраивается. Когда я уезжала на экскурсии Сара всегда охотно отпускала меня и снова появлялась в нашем доме после моего отъезда в Москву. Я тогда старалась воспользоваться любой возможностью для знакомства с Израилем. Большинство вновь прибывших первый год или два, после работы, изучали иврит в специально организованных для этого школах (ульпанах). Их регулярно возили на экскурсии по стране и я старалась пристраиваться к этим экскурсиям. Потом даже завела знакомство с одним экскурсоводом и, с его помощью, пристраивалась и к другим экскурсиям, которые устраивались для приезжающих "на разведку" будущих потенциальных репатриантов. Поездила я тогда много и уже поэтому у меня о годах, прожитых в Неве-Яков, не осталось тяжелого воспоминания. Вообще же по моим наблюдениям первые годы всем приезжающим сюда жилось очень тяжело. По прошествии 3-х-5ти лет жизнь у большинства налаживалась: осваивали язык, находили работу по специальности, или приобретали новую специальность, выбирали себе сами место проживания, обычно определяющееся местом работы, или окончательно разочаровавшись, уезжали обратно (но таких оказывалось меньшинство). Среди них была и Наташина подруга из Ленинграда, диссидентка Надя Фрадкова, которая в 1991 году уехала таки в Америку.

Мне в Израиле всегда было хорошо. Язык не нужен, живу в семье, хорошо знающей язык (и Леша, и Наташа года три или четыре преподавали в Москве иврит), стараюсь помогать и чувствую себя полезной и, главное, знаю, что скоро снова буду в Москве, снова увижу любимые места, любимых людей, любимую русскую зиму и сама буду кататься на лыжах. В те годы я жила половину года (лето) в Израиле и половину (зиму) в Москве. Как-то в Москве в начале зимы 1991 года, когда уже шла "война в заливе" я получила открытку от Наташи (вероятно с какой-то "оказией"). Ничего особенного в открытке не было. Наташа писала о том какой смешной противогаз выдали для Мишки, что Иерусалим не бомбят и она этот противогаз на него одевать не будет, о том как своими глазами видела как израильская ракета "Патриот" сбила иракскую ракету. В конце открытки была фраза о том, что мальчики уже спят, а Леша у Ханы играет на виолончели. Мне стало совершенно ясно, что Леша с Наташей разошлись и мне необходимо попасть в Израиль как можно скорее. С самого начала войны я считала, что должна быть в это время вместе с семьей Наташи, наводила справки относительно билетов, узнала что приехать в Израиль можно будет только после окончания войны. Теперь же я снова возобновила попытки, может быть что-нибудь изменилось? Нет, ничего.

С первыми известиями об окончании войны, я стала ездить насчет билетов каждый день и, наконец, дождалась и получила билет одна из первых. Летела через Кипр, причем почему-то самолетных рейсов с Кипра в Израиль не было целый год, и доставка пассажиров в Израиль осуществлялась паромами, которые отправлялись не из Ларнаки, куда меня доставил самолет, а из порта Лимосол. Это было путешествие с приключениями. В Ларнаке я пыталась узнать как можно добраться подешевле до Лимосола, так как денег у меня практически не было. Еще в предыдущий свой приезд мне пришлось лететь через Будапешт. Благодаря этому я целый день бродила по венгерской столице и провела бессонную ночь на аэродроме в Будапеште, но тогда я была счастлива познакомиться с незнакомым европейским городом. Мешала только десятикилограммовая сумка (основной багаж я должна была получить уже в Израиле), изрядно надоевшая мне во время моих скитаний по обоим берегам Дуная.

Сейчас дело было сложнее, весь багаж при мне, на улице темным темно, камер хранения в Ларнаке нет. Только я собралась выходить из аэропорта, чтобы узнать как можно добраться до Лимосола и примеривалась, как бы взвалить на себя двадцатикилограммовую очень неудобную сумку, и приладить на плечо еще одну поменьше, ко мне подошла женщина, с которой мы обменялись несколькими словами в очереди на какую-то процедуру еще в Шереметьево. Женщина была очень симпатичная (потому и разговорились в московском аэропорту), только лет на 25, а то и на все тридцать моложе, а мне тогда через 3 месяца должно было стукнуть 77 лет. Подошла ко мне и сказала: "А вы разве не слышали, что несколько минут назад одна предприимчивая русскоговорящая дама предлагала всем организовать автобус до Никосии (столица Кипра), ночевку в гостинице, и даже предварительную покупку билетов на теплоход-паром и доставку из Никосии в Лимосол? Я смотреть на вас не могу, куда это вы собрались с таким грузом? Все это я слышала, но цена для меня была совершенно неподъемная, о чем я ей и сообщила. А далее последовало совсем неожиданное предложение: доехать со всеми вместе до Никосии, благо все оформление должно быть только завтра утром, переночевать с ней в гостинице (где один может устроиться, там и двое смогут), а дальше действовать по обстановке. Предложение было настолько заманчивым, что я согласилась и мы, помогая друг другу, подтащив багаж и взвалив его на автобус, скоро уже сидели в нем. Вся процедура отняла немалое время, и автобус тронулся, когда уже светало.

По дороге я узнала, что мою спутницу и спасительницу зовут Таня Каабак, а потом мы с удовольствием начали всматриваться в мелькавшие за окном пейзажи Кипра. Когда мы подъехали к гостинице, совсем рассвело. Несмотря на то что ночь фактически уже прошла, все были настолько измотаны, что мечтали поспать хоть три или четыре часа, и группа договорилась с рестораном, что завтракать мы будем в 10 часов (завтрак входил в обязательства гостиницы), после чего все были обязаны освободить номера. Еще гостиница предоставляла до 11-ти часов один из своих холлов, куда должна была приехать предприимчивая русскоговорящая кипрская бизнесменша вместе с агентом по продаже билетов на паром. Несмотря на уверения сладкоречивой бизнесменши, будто все пассажиры-одиночки получат одиночные номера (гостиница была плохенькая, но в ней был целый этаж с однокомнатными номерами), таковых оказалось слишком много, и когда подошла очередь Тани, все одиночные номера были разобраны и ей пришлось согласиться на совместное проживание с незнакомой соседкой. Неожиданное осложнение: одно дело разместиться как предполагала Таня в ее номере (где один может устроиться там и двое смогут), и совсем другое: уговаривать незнакомого человека терпеть "за свои кровные" неудобства, да еще при этом нарушать закон. Поднявшись в номер, мы застали в нем женщину средних лет, встретившую нас почти воинственно и готовую воевать за свои права, даже не понявшую еще истинного положения дел (ей обещали, что в этом номере она будет одна).

И тут на меня накатило вдохновение нахальства, которое у меня в некоторых ситуациях иногда случается. Я попросила ее прежде чем идти в администрацию, выслушать интересную историю. Я рассказала все как было с необыкновенным подъемом, выставляя Таню верхом человечности и обладательницей необыкновенных душевных качеств. В результате вместо двух нарушительниц оказалось трое. Во всяком случае, на следующее утро, когда я собиралась уклониться от завтрака, именно она убеждала меня, что это даже не нарушение. Мы вместе позавтракали, вместе сочинили "легенду", чтобы мне продали билет на паром не как члену группы, так как перед продажей билетов происходил окончательный расчет за все полученное членами группы обслуживание. "Легенда" у нас получилась простая и очень убедительная, и агенту, который приехал вместе с дамой-бизнесменшей, было разрешено продать мне билет, хотя должна сознаться: мне очень хотелось поскорее исчезнуть с ее глаз. Потом наши вещи были вытряхнуты из гостиницы прямо на улицу и большинство группы так и просидело на своих вещах часов шесть до прихода автобуса на Лимосол, проигнорировав наше предложение об организации попеременного дежурства.

Мы устроили собственное дежурство: один сидит с вещами, а двое гуляют. Потом мы просто оставили свои вещи и ушли гулять втроем и даже выпили по чашке кофе в честь успешного окончания нашей авантюры. Я была поражена тем, что на Кипре крохотная чашечка кофе стоила 1 доллар, но настояла на том, что именно я буду угощать двух моих спутниц: подумаешь 3 доллара! На пароме мы расстались. Наша спутница заказала себе место в купе, а мы с Таней провели ночь на палубе. По прибытии в Хайфу, наш паром остановился у причала и была очень длительная проверочная процедура, в связи с которой и нам с Таней пришлось выходить с теплохода в разное время.

Меня встретила, проводила до Таханы-Мерказит (центральная автобусная станция города) и посадила на автобус Лена Мильман, специально приехавшая из кибуца Бейт-а-Эмек, в который к тому времени перебралось семейство Феликсов (так оно у нас в семье называлось: Феликс, Лена, дочка Лия и сын Фима). И куда же меня опять занесло? Вместо того, чтобы написать: в апреле 1991 года приехала в Израиль в четвертый раз, я накатала целых четыре страницы. Очень захотелось написать про хорошего человека и лишний раз констатировать, что мир не без добрых людей. Таня Каабак пробыла в Иерусалиме два месяца. Она жила в Рамоте (довольно далеком северном районе Иерусалима), один раз я даже выбралась в центр и мы с ней встретились, а по приезде в Москву какое-то время даже перезванивались, но постепенно наше знакомство заглохло.

К лету 1991 года многие наши друзья из Яковки начали разъезжаться. Летом приезжали к нам в гости мой сын Володя с женой Олей. Впрочем, большую часть времени они прожили в качестве волонтеров в кибуце Лахав, в котором к тому времени прочно осела семья Райнеров. Перед отъездом Володи и Оли замечательную экскурсию по христианским местам (Назарет, озеро Кинерет, Тайба) устроил нам через свой ульпан Саша, муж Маши Вигдорович. Володя с Олей вернулись в Москву вместе с танками, входящими в город на защиту Белого дома.

Осенью месяца два прожила у нас Наташина подруга из Ленинграда Надя Фрадкова. Была она когда-то активной диссиденткой, боролась за право выезда евреев в Израиль, и в тюрьме сидела, и голодовку переносила, и даже провела два года в лагере. Теперь же, после четырех лет жизни в Израиле, она разочаровалась и решила уехать в Америку. Перед отъездом, улаживая свои отношения с государством и другие предотъездные дела, она какое-то время жила у нас в Яковке и уезжала из нашего дома.

Я кончаю четвертую и последнюю Израильскую вставку. Следующий мой приезд в 1992 году был уже в район Бейт-а-Керем, в котором мы и сейчас живем. Это была уже совсем другая жизнь, которую уже помнят Фика и даже Миша, и о ней я писать не буду. В 1992 году я стала гражданкой Израиля и, по-моему, тогда же начались прямые рейсы Москва - Тель-Авив. Как же я была счастлива, как приветствовала это нововведение. Мне уже становилось не под силу таскать неподъемную и неудобную сумку. Однажды пришлось тащить прямо с летного поля, на котором одинокой кучкой стоял багаж нашего самолета, совершившего незапланированную посадку (даже не помню где) к самолету, уже дожидавшемуся нас, метрах в 400 от этой кучки. Впрочем, это было последнее мучение с сумкой. В тот же год я стала счастливой обладательницей огромной сумки на колесиках, которую мне подарила Лена Мильман. Эта сумка, много раз чиненная, перечиненная, служит мне верой и правдой до сих пор. С тех пор путешествие в Израиль стало проще, чем поездка из Москвы на наш рязанский хутор.

Вчера Наташе показались подозрительными мои вопросы, уточняющие некоторые подробности нашей жизни в Израиле, и она сказала: "Ты не пиши про Израиль, пиши про себя, упомяни только если потребуется, что живет у тебя в Израиле дочь с двумя детьми". Ну что же, слушаюсь.

27.5.04

В связи с решением сделать эту израильскую вставку №4 последней, я хочу дописать еще о двух семьях, которые являются моими знакомыми, в гораздо большей степени, чем Наташиными. В главе о Кыштыме, я писала о своей близкой знакомой Доре Гринблат и о том, что там, в Кыштыме, находился ее любимый дядя, с которым мне ни разу не довелось встретиться. Его дочь (Дорина двоюродная сестра) Лена Сорина собиралась с мужем Максом в Израиль, где уже находились их сын Женя с женой Ирой и внуком Илюшей. Я к тому времени успела уже два раза съездить в Израиль и собиралась уезжать в третий. Дора приехала из Ленинграда в Москву на несколько дней, чтобы проститься с сестрой и ночевала у меня. Мы решили, что Лене с Максом, как навсегда покидающим Россию, будет полезно встретиться со мной. Вскоре встреча состоялась. Макс и Лена приехали как-то в воскресенье к нам, мы с Володиным сыном Вячеком загрузились в машину Макса и отправились в Зюзинский парк, где и провели весь день. У великолепной хозяйки Лены, было припасено столько вкусных вещей, что нам хватило до вечера. Мы друг другу понравились и наговорились вволю. Когда Лена с Максом приехали в Израиль и поселились в Кирьят-Шмоне, знакомство наше продолжалось. Каждый год я обязательно приезжала в Кирьят-Шмону и мы совершали очень приятные прогулки в окрестные кибуцы, иногда на автобусах, а иногда и пешком.

Один раз к ним в гости приехала на разведку Дорина дочь Регина, она тоже была готова перебраться в Израиль. Пару дней перед возвращением в Ленинград, Регина прожила у нас. Лена очень уговаривала племянницу переехать, но Регина так и не решилась, и Дора ей тоже не советовала. После смерти Доры, а вскоре и ее мужа, Регина все же решилась покинуть Россию и поехала на разведку в Мюнхен, не сжигая за собой мостов (не продавая квартиру). И Макс, и Лена намного моложе меня, но у Лены очень больное сердце, ей уже дважды делали шунтирование. Однако темперамент у нее неуемный. В прошлом году она ездила к Регине в Ленинград, а этим летом едет к ней уже в Германию. Регина имеет бесплатную комнату в общежитии и осваивает немецкий язык в академии им. Гете (английский она знает, но в Мюнхене без немецкого не проживешь). Ей уже 52 года, это, конечно не 70, но дается ей немецкий не легко. Проговорили мы только что с Леной по телефону и простились до осени, она 1-го июня в Германию, а я 3-го в Москву. Макс без Лены, конечно, не пропадет, так как никогда в ее поездках не принимал участия и, главное, умеет довольствоваться небольшим.

И, наконец, недавно состоялось у меня еще одно знакомство. Впрочем, знакомство началось еще давно. Еще в 1994 или, может быть в 1995 году, я заезжала к ним в Москве с каким-то поручением от Сусанны. Этель Рубинштейн была давней подругой Сусанны. После их переезда в Израиль я встречала Этель и ее мужа, Алексея Ивановича Чеснокова, несколько раз у Сусанны на днях ее рождения, а их дочь Рину видела у Сусанны довольно часто, так как она поселилась в Израиле на несколько лет раньше родителей. Еще в Москве я узнала, что А.И. и Этель близкие друзья моего друга, альпиниста Василия Павловича Сасорова, так как А.И. и Вася провели какое-то время в одной и той же "шарашке" и после освобождения часто встречались в Москве. Последний раз, когда мы вместе были на дне рождения у Сусанны, Этель рассказывала мне, что А.И. пишет в Израиле воспоминания о своей работе в течение семи лет буквально за одним столом с легендарным разведчиком - венгром Шандором Радо в так называемой шарашке (см. "В круге первом" А.И. Солженицына). Меня это очень заинтересовало, тем более, что я совершенно неожиданно сама начала писать. Сначала написала воспоминания о своих друзьях, а теперь еще по настоянию родных пишу и о своей жизни. А потом умирала Сусанна и меня поразило с каким постоянством и с какой настойчивостью Этель до самой ее смерти старалась всячески помочь ей, даже тогда когда Сусанна уже ни на что не реагировала и фактически была без сознания. Какое-то время Сусанна лежала в больнице, находящейся совсем недалеко от моего дома. Тогда я приходила в больницу почти каждый день, но Сусанна была в полном сознании и больница была рядом. Этель же жила далеко, ездить ей было гораздо труднее и все-таки я часто заставала в больнице или саму Этель, или ее дочь, Рину. Потом Сусанна какое-то время была дома, а потом еще в интернате. Я приезжала редко, но Этель бывала всюду. Когда Сусанна умерла я была в Москве, но мне не хотелось терять связи с Этель и я вспомнила, что она обещала мне дать почитать воспоминания А. И. о Шандоре Радо. Я позвонила и напомнила об обещании. Прошло довольно много времени и я уже собиралась снова напомнить об обещании, как Этель позвонила сама и сказала, что она "отксерила" все для меня. Я приехала и почти сразу прочла, а потом еще и приложенное к этим воспоминаниям более раннее продолжение "об истории земли Русской", написанное в стихотворной форме, как бы подражание и продолжение поэмы Алексея Толстого, но уже доведенное до наших дней. Я не знаю, что меня заинтересовало больше: история ли Шандора Радо, или описание быта шарашки, или, наконец, история самого А.И., о которой он в этой книге скромно умалчивает. Свою книгу, которая была издана в Венгрии на венгерском языке, А.И. назвал "Неизвестный Шандор Радо". Я бы назвала ее немного более тяжеловесно, но зато более точно: "Неизвестный Шандор Радо на Райском острове Архипелага Гулаг". Я дала прочесть все написанное Алексеем Ивановичем Юре Миллеру, историку по образованию (я надеюсь, что всем понятно, что речь идет о Юре Миллере, троюродном брате Наташи) и он сказал, что это очень интересно, а он человек очень начитанный и сам пишет и я его мнением дорожу (еще бы, "скромно" добавлю я, ведь он и мою писанину похвалил, хотя никакой исторической ценности она не представляет).